Ужель почила тема в Бозе? Как хорошо нам было в прозе! А я то думал, тема вечна и белендрясничал беспечно. Но поздно причитать вослед, не возвратишь чего уж нет! И проза жизни ещё раз жизнь показала без прикрас!

И всё же смейтесь или верьте, мне трудно верить этой смерти! )))

А вот не надо беспокоить прозу. Она кофеёчком балуется, по темам бродит, от Пляяяев разнообразных скрывается.
Почему как стиши - так вокруг музы хороводом: Мнемосина с Каллиопой, да Эвтерпа с Эрато. А как проза - один Пляяя и нарисовался.

На улице холодно.
На улице снег и сумасшедшая круговерть запоздалой мартовской метели.
А в доме тепло. В доме горит свет и льётся белой струйкой молоко в кастрюльку на плите. Пока оно сердито шипит, закипая, я открываю дверцу буфета.
О, этот буфет - он главный на кухне, он хранит в своих недрах самые вкусные домашние секреты. Там, за филенчатыми дверцами спрятались сладкие печеньки и ароматные специи. Там разместились по банкам крупы. Там притаилась и она - заветная зелёная коробочка.
"Золотой ярлык" - привет из детства.
Я обожаю какао. Оно  - символ домашнего уюта, знак, что в доме всё хорошо.
Молоко закипело, поднимаясь над краем кастрюльки пенной шапочкой. Смешаю в чашке какао с сахаром, долью чуток молока и буду растирать ложечкой сумасшедше-ароматное счастье.
Последние минуты священнодействия - и вот уже по дому плывёт неповторимое благоухание какао. Никакие быстрорастворимые эрзацы не сравнятся с этим настоящим, собственноручно сваренным чудом. Вкуснее, наверно, было только какао, которое в детстве варила мне мама.
На улице холодно. Я гляжу на сумасшедшую круговерть запоздалой мартовской метели, грея ладони о кружку с какао. И знаете, я счастлива.

Жили-были старик со старухой...
Ну, как жили-были? Были-то они были, а жили, прямо скажем, хреновато. И не в том дело, что капитального ремонта их жилплощадь не видала, поди, со времён Батыева нашествия, а вместо синего моря в полукилометре севернее плескались радужные воды пруда, куда радостно сливал сточные воды местный химзавод. Радостно - потому что экологи в такую тьмутаракань и носа не казали по причине отсутствия в данной местности теле-фото и прочих журналистов.

Да и характер старухи оставлял желать лучшего. Вредная была старуха, дотошная и въедливая. То отказывается зимой лепить Снегурочку, мотивируя это наличием живых и весьма бойких внуков, то не хочет скрести по сусекам (магазин, видите ли, под боком), то нахально покупает в кредит стиральную машинку, отдав в краеведческий музей раритетное пра-пра-прабабкино корыто.

Вздыхал старик, глядя на старухины выкрутасы. Вздыхал и любовно листал томик Пушкина, мечтая о романтизьме.

И вот однажды взыграло ретивое: откопал старик в кладовке бэушный гамак с дырой посредине, да и пошёл на рыбалку. Долго ли, коротко ли шёл он к синему морю радужному пруду, останавливаясь потрепаться с приятелями, да употребляя с ними по "пятьсот капель" совсем не валерьянки, а дошёл, наконец, на высокий берег, и вдохнул полной грудью странно пахнущий воздух.

В первый раз закинул он невод (ну, то есть, конечно, гамак, но какая, нафиг разница?! Не мешайте повествованию!!!)). Пришёл невод со старым ботинком.
Во второй раз закинул он невод. Пришёл невод с драною покрышкою.
В третий раз закинул он невод. И вытащил... наверно, рыбу. Во всяком случае, блестящая полуметровая трёхглазая тварюга имела шесть плавников и сложносоставной семилопастный хвост.

Старик глядел на рыбу, рыба, не моргая, глядела на старика.

- Ну?! - хрипло булькнула рыба, сплёвывая через губу и утираясь верхним левым плавником.