Унесённые ветром

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Унесённые ветром » Литература » Маленькая литература (рассказы)


Маленькая литература (рассказы)

Сообщений 31 страница 40 из 83

31

про котикофф
Ольга Лукас. Лапа ищет человека

Лапу бросили за четыре дня до Нового года.

Медсестра Рая сразу заподозрила неладное. Так она потом рассказывала всем сотрудникам и посетителям клиники «Кошачий лекарь»:

— Я сразу заподозрила. Когда ребенка оставляют в кабинете одного — что это за хозяева такие?

«Ребенок» — значит, четвероногий пациент. Рая всех животных называет детьми. Особенно тех, кто нуждается в медицинской помощи.

Но Лапа ни в какой помощи не нуждался. Хозяева принесли его на осмотр, оставили в кабинете доктора Иванова, а сами пошли к Максиму, заводить карточку пациента.

Максим — администратор клиники и будущий ветеринар. На самом деле он хоть завтра может идти и лечить животных, он это умеет, и опыт у него есть. Но он хочет работать только в «Кошачьем лекаре». Вот и ждет, когда клиника расширится, и ему выделят отдельный кабинет для приемов. Пока же он консультирует хозяев по телефону, выписывает карточки, принимает оплату и ведет хозяйство. А помогает ему Подарок — серый кот дворовой породы, один из старейших сотрудников «Кошачьего лекаря».

Подарок успокаивает животных, которые пришли на прием, поддерживает их хозяев и деликатно удаляется на кухню, если в кошачью клинику приводят собаку. А один раз безутешные хозяева принесли попугайчика, которого потрепала соседская кошка. И потребовали, чтобы вслед за Подарком убрались все коты, ожидавшие своей очереди в коридоре! Ведь от этих хищников — одни когти чего стоят — всего можно ожидать, а бедная птичка уже настрадалась. Но Максим навел порядок, взял попугая под свою защиту, и вскоре доктор Иванов уже осматривал пернатого пациента.

Так вот, когда хозяева Лапы подошли к стойке администратора, чтобы оформить все необходимые документы, Рая сразу заподозрила неладное, а Максим — нет.

— Порода — шотландский вислоухий. Цвет — дымчатый. — записал он в карточку пациента. — Сколько лет коту? Не больше двух, да?

— Где-то около двух, — кивнула хозяйка. — Мы точную дату потеряли. Понимаете, записали на бумажке, положили в секретер и потеряли.

— Понимаю, — сказал Максим, привычным движением смахивая на пол исписанные мятые листки, которым не место на стойке администратора клиники. — Как зовут?

— Ирина Владимировна. А мужа — Аркадий Кириллович.

— Котика как зовут.

— Понимаете, — смутилась Ирина Владимировна, — мы записали на бумажке его возраст, и паспортное имя, и породу, что там еще?

— Родителей! — подсказал Аркадий Кириллович. — Дипломированные медалисты!

— И положили в секретер? — догадался Максим. — Но называете же вы его как-то. Когда погладить хотите, например.

— Погладить? — удивился Аркадий Кириллович.

— Мы его зовем Лапа! — внесла ясность супруга. — Понимаете, когда нам его принесли, он был — ну вылитый лапоть. Такой, знаете, каким щи хлебают. Мы сначала назвали его Лапоть, а потом сократили до Лапы.

— Тогда я записываю: кличка — Лапа, — сказал Максим. Он не стал говорить, на кого, по его мнению, похожи сами хозяева шотландского вислоухого котика (Аркадий Кириллович — на лысого ежика в тесном костюме, Ирина Владимировна — на метелочку для пыли, сделанную из разноцветных синтетических волокон).

— У него и документы какие-то должны быть, у заводчика, — подал голос Аркадий Кириллович.

— Не надо. Сейчас мы заведем ему карточку. Какие жалобы?

— Жалобы? Вы знаете, он ковер царапает, — начала перечислять Ирина Владимировна, — потом — будит нас в выходные рано утром, чтобы поесть ему дали. Еще рассыпает в туалете свой наполнитель. Потом — топает по ночам по коридору. Один раз уронил с полки сувенирную фигурку.

— Из крана пьет, когда у него миска своя есть! — наябедничал Аркадий Кириллович. — Шерстью на брюки линяет! Вечером как придем — проходу от него нет, все лезет, куда мы — туда и он! Под ногами шныряет!

— Значит, на здоровье жалоб нет, и вы решили удостовериться, что с животным все в порядке? — уточнил Максим.

— Мне сотрудница на работе сказала — отвезите вы его в клинику и осмотрите, чего он у вас бегает по ночам и всех будит, — пояснила Ирина Владимировна, — может, он психический.

— У сотрудницы свои коты есть?

— Что вы, нет, конечно. Ей только котов не хватало, с ее-то детьми. Все как один ненормальные!

— Вы только не волнуйтесь. Доктор сейчас осмотрит вашего котика, мы подлечим его, если понадобится. В дальнейшем будете привозить его раз в год на плановый осмотр. Ветеринары нашей клиники также выезжают на дом. Но к здоровому животному врача вызывать смысла я не вижу.

— Раз в год? — нахмурился Аркадий Кириллович. — Знаете, молодой человек, вы пока тут заполняйте все, а мы сходим в банкомат, снимем деньги. Чтобы заплатить вам за работу, за прием. За лекарства там всякие.

Максим кивнул, и хозяева Лапы ушли. Отключили телефон и больше не вернулись. Оставили в клинике своего шотландского вислоухого друга. Решили, наверное, что это слишком дорогое удовольствие — раз в год на осмотр приезжать. А вдруг кот окажется психическим, как предрекала сотрудница Ирины Владимировны? Тогда вообще расходов не оберешься.

А Лапа-то об этом ничего не знал! Он терпеливо сносил все медицинские манипуляции: доктор Иванов умеет успокоить даже самого тревожного котика. Вот, только когда осмотр закончился и показал, что пациент совершенно здоров, некому было за него порадоваться. И заплатить по счету.

Рая, которая, как мы помним, с самого начала заподозрила неладное, но почему-то молчала, схватила «ребенка» в охапку и начала его укачивать.

Лапа обмяк у нее на руках, как плюшевая игрушка. Впервые в жизни он покинул квартиру, в которой жил почти два года, оказался среди незнакомых запахов, и хозяева куда-то исчезли.

Появились новые пациенты, и Рая вынуждена была заняться ими. Лапу отдали Максиму. А тот перепоручил его заботам Подарка.

Увидев другого кота, по виду здешнего хозяина и начальника над всеми людьми, Лапа прижал и без того обвисшие уши, весь съежился и стал медленно отступать к выходу.

— Не бойся меня, пошли, — коротко сказал Подарок и повел новенького на кухню. — Ешь, пей. Туалет сам найдешь. Надеюсь, ты приучен? Захочешь отдохнуть — вон там шкаф со швабрами, на верхней полке сплю я, можешь устраиваться этажом ниже. Освоишься — приходи, поговорим.

Лапа хотел внимательно обнюхать кухню, но за дверью послышались шаги, и он прыгнул вверх, в сторону, снова вверх — и оказался в пластмассовой синей бочке. В сентябре в ней привезли песок, и доктор Иванов велел ее не выбрасывать: летом эта бочка пригодится ему на даче. Сейчас же бочка стояла в углу, занимала место и не приносила никакой пользы. До тех пор, пока в нее не прыгнул Лапа.

В бочке было уютно и безопасно. Пахло песком и пластмассой, но это были неопасные запахи. Весь мир оказался за пределами синих стен, и дымчатый шотландский вислоухий решил обдумать все, что с ним произошло. Но вместо этого уснул.

Лапы хватились лишь к вечеру: Максим каждый час звонил нерадивым хозяевам, но те, как видно, не просто отключили телефон, но для надежности еще и закопали его в землю на перекрестке трех нехоженых дорог где-нибудь в глухомани.

Подарок был занят важным делом: успокаивал сиамских котят, прибывших на первый в жизни осмотр. Доктор Иванов ушел сегодня пораньше, зато вернулась с выездов Анна Борисовна, чтобы закапать глаза своей постоянной пациентке, престарелой болонке Кумушке. По правде сказать, хозяйка Кумушки, одинокая старушка, и сама прекрасно справлялась с этой процедурой, но ей нравилось приходить в клинику, чтобы поболтать с Раей.

— А где же кот-то ваш новый? Или его в карантин закрыли? — спросила разговорчивая бабулька, когда запас дневных сплетен был исчерпан.

Тут всполошился Максим: он оставил Лапу на попечение Подарка, потом приехали эти сиамские, и Подарок приступил к своим должностным обязанностям. Но котят уже собрали в переноску, клиника скоро закрывалась, и надо было решать, оставлять вислоухого подкидыша на ночь или временно пристроить к кому-то из сотрудников?

— Убежал, должно, — рассуждала хозяйка Кумушки, — коты по запаху дом находят. У нас жильцы из пятого подъезда забыли как-то раз кошку на даче…

Увлекательную историю о путешествии соседской кошки, преодолевшей все препятствия на пути к родному пятому подъезду, слушать было некому: Рая, Максим и Подарок отправились на поиски Лапы.

Но нашла его Анна Борисовна: зашла на кухню попить кофе, сняла с полки свою любимую оранжевую чашку, привычно споткнулась о синюю бочку, которую доктор Иванов будто нарочно поставил на дороге, и вдруг увидела в бочке кота, о котором уже столько всего сегодня слышала!

— Вы посмотрите на этого Диогена! — шепотом сказала Анна Борисовна, вернувшись в коридор, где обычно ждали приема животные и их хозяева, а теперь сидела только хозяйка Кумушки.

Все, кто еще оставался в клинике: сама Анна Борисовна, Рая, Максим, Кумушка и ее хозяйка, — на цыпочках зашли в кухню и по очереди заглянули в бочку. Для чего Кумушку, к примеру, пришлось поднять в воздух. Такое обращение ей не понравилось, о чем она сообщила посредством недовольного гавканья, переходящего в капризный визг.

Шум, возня и суета разбудили Лапу. Он ошалело огляделся по сторонам, выгнул спину и сиганул вверх.

— Вы на бешенство его проверяли? — испуганно спросила хозяйка Кумушки. — А то у одних тут из восьмого подъезда собаку бешеный барсук покусал…

И снова слушатели разбежались, не захотели знать, что стало с собакой и барсуком, — может быть, они излечились от бешенства и стали большими друзьями?

Лапа заметил приоткрытую входную дверь и решил прорваться к ней во что бы то ни стало. Обманным прыжком заманил в тупик Анну Борисовну, распознал ловушку, которую приготовила ему Рая, но все-таки угодил в руки Максиму и затих, признавая поражение.

— Мы тебя, Максим, завтра тоже на бешенство проверим, а сегодня пора закрываться, — сказала Анна Борисовна, которой так и не удалось попить кофе.

— Идите, я с ним поговорю, — ответил Максим. — В случае чего — возьму к себе домой. Двери тут все закрою, электроприборы выключу.

— Тебе уже надо диван у начальства просить, — заметила Рая. — Поставим рядом с рабочим местом. Чтобы туда-сюда не мотаться.

Когда все ушли, Максим вернулся к своему столу, посадил вислоухого котика на колени и, машинально почесывая его за ухом, стал разговаривать с компьютером.

Прежние хозяева Лапы с компьютером разговаривали редко: только если он зависал на самой середине интересного фильма. Днем они очень много работали, а по вечерам смотрели кино с погонями и стрельбой. Лапа лежал рядом на диване, его как будто не замечали. И погладили всего несколько раз, словно по ошибке. Да здесь, в этой клинике, за один день он получил больше внимания и любви, чем дома — почти за два года!

Максим перестал гладить вислоухого подкидыша. Разговор с компьютером у него не клеился.

Лапа не очень понял, что к чему. Вроде бы администратор клиники просил, чтобы компьютер его выслушал, а компьютер — неисправный, должно быть, — сердился и категорически отказывался это делать. Знаете, как сердится компьютер? Он кричит высоким пронзительным голосом: «Пусть коты тебя слушают, а мне не звони больше!» — и замолкает.

Ничего не добившись от несовершенной техники, Максим погасил экран, пересадил Лапу в ящик стола и принялся катать шарики из накопившихся за день листков. На этих листках он записывал телефоны и адреса пациентов, имена животных и их хозяев, названия лекарств, которые необходимо срочно заказать в клинику, и просто какие-то посторонние вещи, вроде списка покупок на ближайшие дни.

Воспользовавшись моментом, Лапа улизнул на кухню: теперь, когда и людей, и тревожащих запахов стало поменьше, он почувствовал сильный голод и спешил подкрепиться.

Он не заметил, когда рядом оказался Подарок.

Старожил был крупнее и сильнее, он улегся, перегородив выход из кухни.

— Никто тебе так ничего и не объяснил, — спокойно сказал Подарок, — в нашей клинике это обычное дело. Но я умею объяснять, у меня работа такая.

— Работа? — повторил Лапа, укладываясь на пол напротив Подарка, но так, чтобы в любой момент подскочить и дать стрекача.

Кот Подарок был из числа животных, которые сами зарабатывают себе на миску корма и теплую лежанку. Он, как и Лапа, был подкидышем.

— Было у нашей мамы трое детей: двое умных, один — счастливый, — так всегда начинал свой рассказ Подарок. — Вернее, одна. Наша трехцветная сестренка понравилась соседям. Они говорили, что такие кошки приносят счастье. Может быть. Маркиза, во всяком случае, абсолютно счастлива. Раз в год мы встречаемся, когда ее приносят сюда на осмотр. Знали бы ее хозяева, что будет дальше, — взяли бы к себе и нас с братом.

Лапа мысленно перенесся в прошлое, в квартиру, где родились три маленьких котенка, одним из которых был его собеседник.

Недолго котята жили в теплой квартире: в одну холодную ночь, когда мама-кошка спокойно спала, Подарка и его брата положили в картонную коробку и отнесли на крыльцо клиники «Кошачий лекарь». К счастью, рассеянный доктор Иванов в тот день забыл выключить в своем кабинете обогреватель. Дважды его уже штрафовали за это, и платить третий штраф он не хотел — а потому, ругая свою забывчивость, вылез из теплой постели, оделся, вышел во двор, сел за руль и поехал в клинику. И обнаружил на пороге замерзающих котят.

На следующий день Рая обклеила все столбы, водопроводные трубы и доски грозным объявлением: «Кто подбросил на крыльцо „Кошачьего лекаря“ двух котят-мальчиков, серого и рыжего? Пусть сознается сам, я его все равно найду, и пощады не будет!»

Конечно, никто не сознался. Зато за рыжим котенком пришли печальные дедушка и бабушка, недавно потерявшие пожилого рыжего любимца, постоянного пациента клиники.

— Как вы их назвали? — деловито осведомился дедушка.

— Пока никак, — ответил доктор Иванов, — не до того было. Глистов гнали, глаза им промывали.

— А если глистам промыть глаза — они все поймут и уйдут сами? — заинтересовалась бабушка.

— Я зову их Подарок. И того и другого, — вмешалась Рая. — Они же нам бесплатно достались. Вроде как в подарок.

— Нет, бесплатно животных брать нельзя, плохая примета, — сказала бабушка. — Давайте мы вам заплатим за глистов и за глаза. И возьмем себе этого, рыженького.

— Подарок остается у вас, — подытожил дедушка, — а наш будет зваться Неподарок.

Так и порешили.

Лапа молча слушал эту историю. Он уже несколько раз мог выскочить в приоткрытую дверь кухни: Подарок не успел бы его поймать, так он был увлечен воспоминаниями.

— Тебе повезло, что доставили сразу в клинику, — закончил он свой рассказ, — на крыльце было холодно. И крышки у коробки не было. Сверху мокрый снег сыпался. И вокруг столько опасных запахов, звуков, шорохов.

— Здесь их тоже много! — вставил Лапа.

— Чепуха. Если будет какая-то опасность — я тебе сообщу. А пока будь как дома. Тебе дома что запрещали делать?

— Под ногами болтаться. Но я все равно болтался, — признался Лапа.

— Тут под ногами болтаться можно. Персонал опытный, на хвост ни разу не наступили. Но в кабинеты во время приема не лезь — можешь напугать пациентов. И еще — не роняй цветочные горшки. Понимаю, что многого прошу. Но, пожалуйста, — горшки не сбрасывай. Даже не подходи к ним, чтобы не было искушения. И вообще — забудь, что тут есть подоконники. Никогда не знаешь, куда Рая приткнет свои алоэ и фиалки, а они с таким шикарным грохотом падают. Нет-нет, не думай про эти горшки! — Подарок, кажется, самому себе это пытался внушить, а лапы его делали такие характерные сбрасывающие движения.

— Цветы, кабинеты — это все? Или тут еще что-то запрещается? — напомнил о себе Лапа.

Подарок вздрогнул, пришел в себя, чуть не вскрикнул: «А, кто здесь?» — но вовремя спохватился, вспомнив, что он — старожил, дающий советы новенькому, и степенно продолжал:

— Нельзя разорять рабочий стол Максима. Там всегда в конце дня чашки стоят, блюдца всякие, бумажки валяются скомканные. Ничего не трогай! Кажется, что это мусор и с ним можно поиграть, — а наутро выясняется, что заиграл важный документ. Не лезь туда, словом. Максим утром придет, все уберет, заодно и проснется.

Следующее утро и в самом деле началось с того, что Максим тщательно убрал и протер свой стол, унес на кухню чашки, вымыл их и поставил на место.

— И хоть бы раз вечером порядок навел, так нет же, все с утра! — попеняла ему Рая.

Она тоже приехала пораньше, привезла «ребенку» — Лапе, то есть — мягкую лежанку, игрушечную мышь с колокольчиком, две миски и индивидуальный туалет.

Туалет и миски Лапа одобрил — ему было очень неловко теснить Подарка. Лежанку понюхал и отверг. Мышь взял в зубы, прыгнул с нею в синюю бочку — и был таков.

— Диоген! — снова сказала Анна Борисовна, заваривая утренний кофе.

Начался прием, пошли пациенты. Улучив момент, Лапа спросил у Подарка, что такое Диоген.

— Был такой философ, — небрежно пояснил Подарок. — Жил в бочке. Искал человека.

— Как это — искал человека? Что значит — философ?

— Подробностей я не понял, — признался Подарок, — так, подслушал пару разговоров, сделал выводы. Но полагаю, что философ — это такая древняя греческая порода котов. А человека он искал как все мы. Кто нашел своего человека — тот знает, что это такое. Я-то не знаю, по-моему, выдумки это все. Ну да сегодня здесь будет Неподарок, он объяснит тебе свою теорию.

Сказавши это, Подарок отправился встречать новую посетительницу — девочку, которая принесла за пазухой печальную морскую свинку. Пока Анна Борисовна и доктор Иванов были заняты, Максим быстро осмотрел свинку и сказал, что ей нужно поскорее подточить зубы, и все будет в порядке.

— Максим — тоже доктор? — спросил у Подарка Лапа, когда они столкнулись на кухне.

— Тут все доктора. Даже я уже немножко доктор. Но считается, что по-настоящему докторов у нас только двое. Первый доктор — Анна Борисовна. Это которая тебя Диогеном называет. Она ко всем пациентам обращается знаешь как?

Лапа не знал.

— Котик! Представляешь? Даже если это вот такенный мраморный дог. А она ему: «Котик, открой ротик!»

— И что?

— Открывает. А доктор Иванов — это наш доктор номер два — тот всех называет «больной». Даже если здорового кота привели на осмотр. Что там… у него и я вечно — «больной»! Поначалу я показал ему, какой я «больной», — порвал там кое-что, поцарапал, горшки цветочные покидал. Но он как не понимает, твердит одно: «Больной, не балуйтесь!»

Тут как раз на кухню вышел доктор Иванов.

— Ну что, больной? — весело спросил он у Лапы. — Обустраиваешься? Молоток. А я сейчас обедать буду. Кому сосиску вредную, но вкусную? Пока Рая не видит?

Сосиски они честно поделил между собой, и Рая, поборница здорового питания, как среди людей, так и среди животных, про то не узнала.

О том, что наступил вечер, Лапа понял по пустым чашкам и скомканным бумагам на столе у Максима. Пришла Кумушка в сопровождении хозяйки. Рая объявила, что сегодня ей некогда болтать, она решительно идет к зубному, и не хочет ли Подарок сопровождать ее и поддерживать на этом мероприятии? Подарок никак не отреагировал — уже почти час он не спускал глаз с входной двери. И вот — стены клиники огласил его победный мяв!

Так он приветствовал седого старичка, еле тащившего большую красно-белую переноску. Не успел хозяин открыть дверцу переноски, как Лапа уже знал, что сейчас его познакомят с Неподарком.

Два брата обнюхались после долгой разлуки. Лапа наблюдал за ними издали. Неподарок был бы точной копией Подарка — если бы не рыжая масть. Даже глаза у него были рыжие!

Доктор Иванов выглянул из своего кабинета и сказал, что готов принять «больного».

После осмотра Подарок представил брату новенького.

— Ищи своего человека, — внимательно осмотрев Лапу, сказал Неподарок, — ты не из тех, кто может быть сам по себе.

— Ищи да ищи! — сердито зашипел Подарок. — Где искать, можешь ты объяснить? Или рецепт ему выпишешь?

— Это не бывает по рецепту, — помолчав, сказал Неподарок. — Когда сюда пришли мои хозяева, я понял сразу. Вот — мой человек.

И кот указал взглядом на старичка, который, сидя на скамейке, о чем-то разговаривал с хозяйкой Кумушки.

— Но их же было двое. Как я слышал, — робко подал голос Лапа.

— Их и сейчас двое. Но бабушка была человеком прежнего кота. Она и сейчас его вспоминает. Знаете, когда они пришли в тот раз, они ведь не хотели брать котенка. Просто гуляли, ходили туда-сюда и зашли погреться. А потом дедушка увидел меня, я увидел его — и все. Когда соседи пришли за нашей сестренкой Маркизой — они взяли ее не потому, что она трехцветная и счастье приносит. Это были ее люди. А она была их кошкой.

— А бывает, что человеку совсем не нужен кот? — совсем осмелел Лапа.

— Бывает. И часто! Кому-то нужна, к примеру, лошадь. Или вон, — он кивнул на хозяйку Кумушки, — собака. Каждому кто-то нужен. Только не нашему Подарку.

— Мне нужны они все! На кого-то одного я не согласен! — воскликнул Подарок, обводя лапой помещение.

— Конечно! Все — значит, никто! — фыркнул его брат. Как видно, такие споры были у них не редкость.

Лапа отошел в сторону — ему надо было все как следует обдумать. Он и сам не заметил, как очутился в синей бочке.

— Диоген снова на посту! — объявила Анна Борисовна. Ей очень хотелось, чтобы нового кота звали не Лапа, и уж тем более не Лапоть, а как-нибудь культурно. Все-таки интеллигентная клиника, а не склад готовых гвоздей. Но ее выдумку никто не поддержал.

Следующее утро Максим начал не с уборки — хотя за ночь поверхность его стола не сделалась ни на вот столько чище, — а с украшения клиники к Новому году. Достал из кладовки коробку с гирляндами и фонариками, принес белую пушистую елочку, навесил на нее синие стеклянные шарики. Включил музыку, навевавшую мысли о скором празднике.

— На штоле бумаги шобери, елку не видно! — прокомментировала Рая.

— Вижу, ваш поход к зубному состоялся, — вежливо кивнул Максим.

Потом, почти одновременно, пришли доктор Иванов и Анна Борисовна. Максим сказал им, что сегодня забежит Лешка, и они очень обрадовались.

— Лешка — это тоже кот? — спросил у Подарка Лапа.

— Нет, он человек. Это наш практикант. Осенью работал в клинике, помогал Рае, а сейчас за учебу взялся, хвосты сдает.

Лапа вздрогнул. Нужно было сразу спросить у Подарка, какие такие хвосты сдает этот Лешка, но он не решился. А вскоре ответ явился сам собой. На прием пришли мама и дочка и принесли крепкого темно-бурого бесхвостого кота. Кот ни видом, ни запахом не походил на больного, но доктор Иванов все равно назвал его «больной» и пригласил вместе с хозяевами в кабинет.

— Еще один наш постоянный пациент, — сказал Подарок, когда дверь в кабинет закрылась. — Его зовут Медведик.

— Это его Лешка так? — с ужасом спросил Лапа. — За что?

Подарок помотал головой, выражая недоумение.

— Хвост отрезал, — выговорил Лапа страшные слова.

Подарок захохотал так, что даже на пол повалился. И рассказал Лапе, что «хвостами» у нерадивых студентов и школьников называются не сданные вовремя экзамены и зачеты. А Медведик — он из курильских бобтейлов. Это такая порода. Никто этим котам хвосты не отрезает, они у них сами по себе растут короткие и пушистые.

Лапа устыдился своей необразованности. Он двинулся было к своей бочке, но Подарок остановил его:

— Ерунда, со всеми бывает. Поработаешь тут — привыкнешь к тому, что коты хоть и похожи, но все разные. Я, когда тебя увидел, решил, что тебе уши отрезали! — признался он. — Мне уже потом Максим объяснил, что у тебя порода такая — вислоухая.

Лапа помотал головой: уши как уши, у него с детства такие. Потом полюбовался своим хвостом и все-таки отправился отдохнуть в синюю бочку.

Он не слышал, как ушел курильский бобтейл Медведик, как два мальчишки притащили с улицы кошку, нализавшуюся крысиной отравы, как всем сотрудникам, за исключением Подарка, пришлось держать большую собаку, которая до смерти боится уколов. Проснулся Лапа только к вечеру. И как раз к приходу Лешки.

Потягиваясь по очереди каждой из четырех лап, вислоухий котик выплыл из кухни. И увидел незнакомца, который держал в руках вяло подрагивающий лысый хвост!

— Вот, Лешка, смотри, взяли тебе на замену сотрудника, — сказала незнакомцу Рая. — Наши зовут его Диоген. Сокращенно — Лапа.

Лапа не спускал глаз с хвоста. Значит, это правда. Этот Лешка — никакой не студент, а просто мучитель котов. Сейчас поймает — и…

Не помня себя, Лапа побежал по коридору, свернул в темный пустой кабинет, где (так бесконечно давно!) его осматривали в первый раз, забрался на подоконник и затаился между жалюзи и оконным стеклом.

Очень скоро в кабинете зажегся свет, и вошли доктор Иванов и Лешка.

Лешка продолжал разговор, начатый в коридоре:

— Вышел из спячки, а она не знает, как его туда обратно загнать и надо ли. Ужик-то старый. В смысле пожилой. Двенадцать лет ему. И главное, непонятно, зачем проснулся, всегда спал всю зиму, как паинька.

— Сейчас посмотрим, — сказал доктор Иванов, направляясь к раковине. — Давно проснулся? Ел с тех пор что-то? Какую активность проявлял?

Лапа слегка раздвинул жалюзи и выглянул в щелочку. Чудовищный Лешка положил отрезанный хвост на стол для пациентов, а добрый доктор Иванов собирается его осматривать!

Роняя по дороге горшки с цветами, Лапа кинулся прочь. Дверь, по счастью, была незаперта, он вылетел в коридор, пробежал его насквозь, ворвался на кухню и прыгнул в бочку, где чувствовал себя в безопасности. Здесь и нашел его поздно вечером Подарок, когда люди разошлись по домам.

— Молодец, показал себя, — беззлобно усмехнулся он. — Скажи, завораживающее зрелище, когда горшок медленно срывается с подоконника и летит вниз, а потом разлетается на миллион кусочков? Ну-ка, говори быстро, что это зрелище тебя заворожило! Заворожило или нет?

— Хвосторез ушел? — тихо спросил Лапа. — Тебя не тронул?

— Лешка-то? Да говорю тебе, не режет он хвостов.

— А почему с хвостом пришел? А доктор Иванов ему помогал!

— Да какой хвост — это он ужа принес на осмотр! Уж, понимаешь, змея такая. Не ядовитая даже. Знаешь, что такое змея?

Лапа не знал.

— Змея — это такой длинный голый хвост с головой, и он живой, как ты и я. Одна такая змея, по прозванию уж, живет у Лешкиной знакомой. И вдруг этот уж проснулся, хотя зимой всегда впадает в спячку. А оказалось знаешь что? Рядом с его домиком протянули новогоднюю гирлянду, она светит, всякими огоньками переливается, ну и разбудила его. Придется ужу отмечать Новый год вместе с хозяевами.

В коридоре было темно. Только на столе у Максима мигал зеленой лампочкой невыключенный монитор.

— Давай на елочку поглядим? — предложил Подарок. — Только, чур, не сталкивать ее на пол.

— Так ты же сам говорил, что нельзя на стол Максима, — напомнил Лапа.

— Со мной — можно, — снисходительно ответил Подарок.

Коты осторожно запрыгнули на стул, потом — на стол, не потревожив ни одной скомканной бумажки. Шарики на елке тонко-тонко зазвенели.

— Меня на праздники к себе Максим возьмет, тебя, наверное, тоже, — сказал Подарок. — У Максима я еще не был. Вот у доктора Иванова несколько раз отмечал Новый год. Он любит, когда много гостей. Приезжают его братья, дети, племянники — полон дом народу, все так и норовят тебя потискать, погладить, помять. У Анны Борисовны я только один раз был. Там котов уважают, без спросу не мнут. Но никуда нельзя прыгать, кругом стеклянные безделушки. Вдобавок у ее мужа аллергия на шерсть, так что я несколько дней отсиживался в комнате дочки. А она меня все вычесывала и вычесывала, а я все урчал и урчал, как котенок. Никогда ни до, ни после я так много и громко не урчал.

— Может быть, эта дочка и была твоим человеком? — тихо спросил Лапа.

— Да ты что, поверил в сказки моего рыжего брата? Он кого хочешь взбаламутит. Не нужен тебе никакой человек! И мне не нужен!

Подарок от возмущения даже хлопнул лапой по столу. Задел компьютерную мышь. Экран осветился.

— Ты что делаешь! Положи как было! — испугался Лапа. И подвинул мышь обратно. Но, видно, нажал на какую-то кнопку, потому что на экране вдруг возникло недовольное женское лицо.

Подарок ничего не заметил, продолжая любоваться елочкой, а вот Лапа уставился в экран, как будто незнакомка была для него самым родным и важным человеком на свете.

— Прекрати уже мне звонить! Не надо ничего объяснять! Я прекрасно обойдусь без твоих объяснений! — послышался из динамиков сердитый голос.

И вдруг злость пропала. Как будто налетел сильный ветер и прогнал тучи, сгустившиеся над крышей.

— Ко-отик! — нежно сказали динамики. — Ми-илый. Кис-кис-кис!

Лапа, наверное, так бы и просидел всю ночь, разглядывая незнакомое-знакомое лицо, если бы не Подарок. Тот мгновенно среагировал на позывные «кис-кис-кис», оторвался от созерцания елки, понял, что их с новеньким застукали на столе, куда котам лазать нельзя, и взмяукнул:

— Лапа, очнись! Влетит нам за то, что полезли на стол! Тут везде камеры слежения! В городе ведь живем, в двадцать первом веке! Жмем отсюда!

Коты грациозно спрыгнули на пол и разбежались в разные стороны, словно их уже пришли ловить и наказывать. Подарок решил отлежаться на своей любимой верхней полке, а Лапу все тянуло к месту преступления: полночи он уныло бродил вокруг стола, бросая опасливые взгляды на потухший монитор, но подойти к нему так и не решился.

Даже если Максим заметил, что коты забирались на его стол, то вида не подал. О разбитых вчера цветочных горшках тоже не вспоминал, решив, что для котика, вероломно брошенного хозяевами, Лапа держится молодцом.

Пациентов почти не было: все готовились к Новому году. Персонал «Кошачьего лекаря» собирался уйти сегодня пораньше, если не случится чего-то выходящего из ряда вон.

Максим достал из кладовки две переноски, открыл и поставил на кухне, чтобы Лапа и Подарок привыкали.

— В них он повезет нас к себе, — пояснил Подарок. — Новый год уже сегодня ночью! Хорошо бы на столе у него была курица, я очень курицу люблю.

Максим три раза подряд позвонил бывшим хозяевам Лапы — телефон их по-прежнему был недоступен.

— Зря стараешься, — сказала Рая, — кто ребенка один раз бросил, тот уже не одумается.

— Их может оправдать только одно, — заметила Анна Борисовна, — если по пути в банк их похитили инопланетяне.

— А где больные? — выглянул из своего кабинета доктор Иванов. — Или их тоже инопланетяне похитили?

— У нас по плану только Кумушка в четыре часа, — сказал Максим. — Пойду я для разнообразия пообедаю в кафе. Поем по-человечески суп. Приглядывайте тут за хозяйством, цветочные горшки не бейте, на стол не запрыгивайте.

Это он Подарку и Лапе сказал. Значит, все заметил, но ругаться не стал. Вот человечище!

Четвероногих пациентов не было, но люди в клинику заходили: прибыли два курьера с подарками от благодарных хозяев и их спасенных котиков. Зашли две соседки, поболтать с Раей, обсудить дела уходящего года. Примчался кто-то из детей или племянников доктора Иванова — принес ему забытые дома кошелек и ключи.

А потом появилось знакомое-незнакомое лицо, которое Лапа впервые увидел вчера.

— Я за тобой, — сказал приятный голос, — меня зовут Катя. Если у тебя есть хозяева, я их разорву, потом задушу, потом разорву. Потому что ты теперь — мой кот.

Не снимая теплой куртки и шапки, оставляя на кафельном полу мокрые следы, Катя подошла к Лапе, наклонилась и взяла его на руки.

— Ты самый лучший в мире кот. Ты самый любимый кот. И для меня ты — самый главный кот, — сказала она. И что-то еще в таком же духе.

Учуяв незнакомку, из кухни выглянул Подарок.

А вскоре вернулся Максим.

— Катя! — сказал он. — Раз ты пришла, то выслушай меня, пожалуйста!

— Я не к тебе, — ответила она, — я вот к нему. Если у этого кота есть хозяева, я их сперва разорву, потом задушу, потом разорву.

— Было бы неплохо, — сказал Максим, — они бросили его здесь несколько дней назад. И, согласно договору, могут в течение месяца забрать нашего Лапу.

— Не нашего, а моего! Пусть только попробуют! Тут-то я их разорву, потом задушу, потом разорву! — обрадовалась Катя. — А кота не отдам никому! И мне все равно, с кем ты обещал провести Новый год.

— Да с ним! Вот с ним! — закричал Максим, поднимая на вытянутых руках Подарка. — Он у нас в клинике работает, и у него совсем никого нет! Я обещал провести Новый год с этим котом!

— А сразу ты не мог объяснить? — рассердилась Катя. — Пожалуй, я разорву тебя, задушу, а потом разорву раньше, чем бывших хозяев моего котика.

Открылась дверь, и вошла Кумушка в сопровождении хозяйки. Обе: и болонка, и бабулька-сплетница — замерли, чтобы не пропустить ни одного слова. Но Рая, доктор Иванов и Анна Борисовна подхватили эту парочку и повлекли в самый дальний кабинет.

— Вы подождите меня тянуть, а что Максим-то? — вырывалась старушка. — Я же с Максимом-то не поздоровалась, пустите-ка меня к нему!

— Капаем в глаза за счет заведения! В честь праздника! Хотите, вам тоже закапаем? — твердила Анна Борисовна.

— Я и челку могу задаром подровнять, в честь праздника-то! — подпевала Рая. — И вам, и собачке вашей. Анна Борисовна, хотите — и вам тоже?

Доктор Иванов вошел в кабинет последним и плотно закрыл дверь, чтобы не мешать разговору людей и котов.

— Машина у дверей, — сказала Катя. — Сейчас возьму моего кота и этого, второго. И повезу на дачу к родителям. А ты приезжай к нам вечером. Если захочешь. А не захочешь — то я…

— Знаю. Разорвешь, задушишь и разорвешь, — улыбнулся Максим и помчался на кухню за переносками.

На даче Лапе и Подарку выделили для отдыха целый чердак да вдобавок разрешили бегать по всему дому. Коты договорились исследовать его поодиночке, чтобы потом сравнить впечатления.

Дом был просторным, но спрятаться в нем было негде: ни уголка потайного, ни стола с длинной, до пола, скатертью, ни укромной антресоли. Да Лапа и не думал прятаться — наоборот, он так и норовил оказаться на пути у своего человека — «болтался под ногами», как говорили прежние хозяева. Но Кате это как раз очень нравилось.

— Вот какой у меня кот! Куда я — туда и он! Прямо вот чувствует, что мне надо срочно его погладить! — с гордостью говорила она. Откладывала в сторону стопку чистых тарелок или коробку с гирляндой и наклонялась, чтобы погладить своего серого вислоухого друга.

Она не спрашивала, как Рая: «Ребенок, ты что, голодный? Тебе что-то нужно? Может, ты замерз?» Потому что понимала — ничего сейчас Лапе не надо, он почти счастлив. И если его совсем немного погладить, то счастье будет безоговорочным и полным.

Исследовав дом и не найдя в нем ни одного стоящего укрытия, коты вернулись на чердак, сели возле круглого окошка и стали смотреть, как в свете жужжащего уличного фонаря снег падает и падает на заснеженные яблони и сливы.

— На ужин будет курица — я справлялся, — поделился своим открытием Подарок.

— А Катя меня все хвалила, гладила и даже за ухом чесала! — похвастался Лапа.

— Интересный человек эта твоя Катя. Ей бы кошкой родиться! Такая бы не допустила, чтобы ее котят ночью унесли на холодную улицу! Хозяев бы разорвала, а малышей принесла обратно домой.

— И тогда бы Неподарок не нашел своего человека. А ты — работу в клинике. А я бы не встретил тебя, — заметил Лапа.

— Да и ладно. У тебя вон хозяйка есть. Зачем тебе я?

— А затем, что без тебя я бы ни за что не залез на стол к Максиму и не узнал, что на свете все-таки существует мой человек.

Коты замолчали и снова стали смотреть в окно. А потом на чердак ненадолго забежала Катя, чтобы занести четвероногим постояльцам маленькую пластмассовую елочку, которой не нашлось места внизу.

Когда она ушла (не забыв почесать Лапу за ушком), Подарок всерьез взялся за елку. Это, конечно, был не цветочный горшок, но повалить ее на пол все равно стоило.

Подарок легонько толкнул елку. Она упала, но тут же поднялась, покачиваясь на круглой подставке.

Подарок ударил елку лапой. Она снова упала и вновь вернулась в исходное положение.

Подарок прыгнул на елку, повалил ее — но та оказалась достойным противником и, поднимаясь с пола, отбросила кота к дальней стенке.

Подарок был в полном восторге от елки-неваляшки. Он ронял ее, швырял и опрокидывал — а ей все было нипочем!

— Это куда лучше цветочных горшков, — отдышавшись, сказал он Лапе. — Фиалки ни в какое сравнение с моей елочкой не идут. Да и алоэ, пожалуй, тоже. Попробуй повали ее. А я пока вздремну.

Подарок выбрал для отдыха самую высокую балку под крышей, ловко взобрался на нее и прилег, чтобы набраться сил перед праздничным ужином. А вот Лапа все никак не мог найти себе укрытие: ни закутка, ни щелочки, даже переноски куда-то убрали. Спать ему не хотелось, и он отправился вниз — «болтаться под ногами».

Спрыгнув с лестницы, Лапа сразу же наткнулся на Катю, которая схватила его в охапку и объявила:

— Не кот, а гений телепатии! Только я о нем подумаю — и он тут как тут.

— Это потому, что ты думаешь о нем все время, — улыбнулся Максим.

Он приехал на последней электричке и привез Лапе подарок — синюю пластмассовую бочку

32

Самое большое заблуждение в отношение ненормативной лексики вот это: интеллигентный человек не матерится. Отнюдь! Интеллигентному человеку мат необходим гораздо больше, чем, допустим, подзаборному алкашу. Жаргон не поможет алкашу сказать ничего нового – в его случае он служит для передачи простейших одноклеточных эмоций. Интеллигентный человек прибегает к обсценной лексике в те критические моменты, когда все его словари подошли к концу. С помощью мата он передает сложнейшие субстанции на грани именования.

Для меня вопрос насущной необходимости мата для интеллигенции был окончательно закрыт много лет назад, после истории, рассказанной мне одним приятелем. В средней советской школе этот приятель слыл конченым «ботаником». Мало того, что он читал книги вне школьной программы, посещал музеи и носил очки. Он вдобавок учился в музыкальной школе по классу скрипки. «Со скрипкой во дворе» - это вызов, равносильный «без трусов в филармонии». Если бы приятель был весь покрыт струпьями, от него и то шарахались бы меньше.

У него был лишь один друг – такой же «играй яша играй» из покровских ворот и пишичитай из параллельного класса, который занимался в той же музыкальной школе фортепиано.Однажды мой приятель-скрипач возвращался домой со своим другом-пианистом после отчетного концерта в музыкальной школе. Их путь лежал через враждебные прерии кровожадных индейцев – дворы пятиэтажек. То тут то там, как семечки, была рассыпана шпана. По словам моего приятеля-скрипача, в тот вечер они сумели бы проскочить без потерь, если бы не жабо.

На обоих были концертные костюмы с белоснежными жабо. «С жабо во дворе» - это вызов, аналогов которому в параллельном мире не найти, потому как что может быть страшнее «без трусов в филармонии»? Но это было страшнее в разы. Как заметил приятель-скрипач, шпана была возмущена настолько, что их сразу начали бить. Обошлись без прелюдий, без всех этих «а вы чьих будете», «кого знаете» и «дай прикурить».Товарищей спасла музыка. Не то, чтобы они изловчились устроить импровизированный концерт для птушников и смягчить их сердца. Просто скрипачу пару раз удалось удачно попасть футляром со скрипкой, которым он отмахивался от нападавших, кому-то по голове, и свора отхлынула. А тут уже подоспело классическое «да что ж это делается» от бабушек на лавочке, в ближайшем доме оказался опорный пункт, на порог которого вышел участковый и стал грозно почёсывать пузо – одним словом, ребята сумели ускользнуть.Отбежав на безопасное расстояние, они осмотрелись и поняли, что изрядно потрепаны. Пианист предложил скрипачу пойти к нему домой, чтобы умыться и привести себя в порядок. Скрипач согласился – у него были строгие родители, и, если бы он явился на порог в текущей редакции, они бы с удовольствием завершили начатое шпаной.

«А у тебя кто дома?» - внезапно спохватился скрипач, - «нас не будут ругать?». «Не беспокойся, у меня только бабуля», - ответил пианист. «Бабуля» – это вечный синоним всепрощения и полюса добра в противоположность родительской империи зла, поэтому скрипач уверенно зашагал в будущее. Он уверенно шагал в будущее и, набираясь постфактум невероятного мужества, как любой интеллигент после драки, думал о преимуществе фортепиано перед скрипкой в сражении. Вот если бы у него было с собой фортепиано, а не чахлая скрипка, ух он бы тогда поотшибал хулиганам пальцы крышкой.По дороге пианист рассказал скрипачу о своей бабушке. О том, что она по профессии переводчик, знает много языков, выписывает «роман-газету» и была знакома с Нейгаузом. Рассказывая мне эту историю, мой приятель отдельно почеркнул в данном месте, что именно такой странный винегрет о своей родственнице выдал ему в тот день его спутник.

После этого описания у скрипача сформировался четкий образ бабули в виде пугливой болонки в больших очках.Дверь им открыла крупная пожилая женщина с большими руками и крупными чертами лица. От болонки остались только очки. Как заметил мой приятель, бабушка напоминала ему Раневскую.Бабуля немедленно провела их двоих из темного коридора в гостиную, где горела гигантская люстра под красным абажуром. Там она принялась их осматривать, причмокивая и цокая языком и ни капельки не церемонясь. По словам приятеля, у них было, на что посмотреть. Волосы колтунами, концертные костюмы клочьями, пуговицы рваными нитками. Особенно пострадали жабо – все черные и потрепанные. Как будто их обладатели по несколько раз каждый падали в оркестровую яму под ударные. У пианиста оно вообще торчало из кармана, отбитое в неравном бою с будущим фрезеровщиком. Бабуля суетилась вокруг них, подозрительно сверкая очками и не проронив ни слова, от чего скрипач забеспокоился.

Его собственную бабушку к этому моменту пришлось бы уже три раза возвращать из обморока нашатырем. Внезапно бабуля произнесла низким мужским голосом, обращаясь к внуку-пианисту:- Ну, милый мой, это пиздец. Пианист мгновенно залился густой краской и, виновато косясь на скрипача, зачем-то перешел на громкий шепот и спросил бабулю:- Бабуля, ты, наверное, хотела сказать «кошмар»?- Увы, милый мой, - ответила бабуля спокойно, - кошмар был вчера, когда ты принес из школы тройку по русскому. А сегодня это именно пиздец.

© Олег Батлук

33

Очень люблю нашу компанию, ни на что ее не променяю. Где ещё можно плавно перейти от восхищения красивой фотографией к теме "интеллигенция и обсценная лексика"? )))  С утра, пока все спят, решила поизучать , что ещё об этом говорят и пишут, и набрела на интервью с автором "гариков на каждый день". "Гарики" я не читала, но интервью мне понравилось. Его же можно считать "малой литературой"?

Игорь Губерман: «У нас не религия, а мат — опиум народа»

«Прибалтика, культура», — подумали мы, увидев у входа в юрмальский ресторан застывшего в ожидании мэра Юрмалы Гатиса Труксниса и выходящих из машины поэта Игоря Губермана с супругой Татьяной. «Я ох…ваю», — куда внятнее, чем мы написали, произнес Губерман. «Вы знакомы?» — удивились мы. «Избави Бог! Просто для нормального человека увидеть мэра и не выразиться... Такой восторг!» — сверкнул он лукавым глазом.

Но мэр разочаровал. Не узнав поэта, он с воодушевлением бросился навстречу своему партийному боссу, и они исчезли в одном из залов ресторана. А мы разместились у окна в другом.

Губерман пишет мало, но пишет смачно. Чтобы нарисовать картинку мира, ему достаточно несколько строчек. И эти картинки замечательный русский поэт из Израиля щедро представил на очередной встрече смарт-клуба "Trasta komercbanka" и "Открытого города", которую особо поддержал и член совета "Rietumu banka" Аркадий Сухаренко. А мы, чтобы не мешать «гарикам» (так Губерман называет свои стихи) течь по воле мастера, решили взять у него интервью накануне. В ресторане, поближе к закускам и напиткам, которым поэт не устает радоваться в свои 79 лет.

Повертев в руках винную карту, Губерман отложил ее в сторону.
«Может, официанта позвать, пусть что-то порекомендует?» — предложили мы.
«Нет, нет, Бог с вами, никаких сомелье. «Chivas» меня вполне устроит», — без промедления ответил Губерман.
Пока никто не настучал
Надо понимать, что на виски вы не так давно перешли.
Лет десять, ну, пятнадцать.

А в Советском Союзе что пили?
В России, вы будете смеяться, я в изобилии пил джин. У меня товарищ строил Останкинскую башню, и только там был джин. Он нам его приносил, и это было превосходно, особенно под треску.

Джин? За валюту?
По-моему, просто краденый.

А в лагере удавалось найти выпивку?
В 1979 году в лагере три раза пил водку. Я с блатными дружил.

Ну а сейчас в Израиле что пьете? Водка-то у вас съедобная?
Изумительная. Дикое количество российских водок. Но резко уменьшилось количество людей, который пьют «Абсолют», из вражды к Швеции, по политическим мотивам (Швеция стала первой страной ЕС, признавшей Палестину. — Прим. Открытого города). Можно сказать, санкции.

При слове «санкции» как по заказу появился официант с диковинным блюдом — в вафельных стаканчиках он принес мороженое из фуа-гра.

«А что это за фаллические дела такие? — удивился Губерман. — Это надо жевать? Потрясающе! Соленое мороженое пробую первый раз в жизни».

Мы выпили, закусили, и следующий вопрос возник сам собой.

Игорь Миронович, фуа-гра в Россию сейчас невъездное, а вам за неформальную лексику там еще не перепало? Ведь Госдума объявила мату войну. Как вы сейчас выступаете, запикиваете слова?
Знаете, в России всегда задают всякие политические вопросы, и это ужасно трудно. И на концертах приходят такие записки. Я отвечаю так: поскольку я иностранец, мне пристойна сдержанность, уклончивость, лаконичность, и ничего про российскую политику отвечать не буду, потому что если мне придется говорить, то я нарушу постановление Государственной думы России об употреблении мата. Другими словами я говорить об этом не могу. Вообще мне однажды две строчки удались: «Россия — дивная страна с весьма х...вым государством».

Ну, в Латвии вы спокойно можете оттянуться...
Вы знаете, я всегда говорю то, что хочу. Это просто такая преамбула, чтоб вы понимали, что я осторожный, вкрадчивый человек.

Настолько вкрадчивый, что даже в Советском Союзе говорили то, что хотели...
И сейчас говорю то, что хочу. После этого постановления Российской думы дикое количество народа звонило, спрашивали: «Гарик, как же ты теперь будешь?» Я говорю: «Я на них положил, пока кто-нибудь не настучит». Но пока никто не настучал.

Сейчас нередко можно услышать, как молодые люди матерятся на всю улицу. Вас это не коробит?
Что сейчас? Это было всегда на Руси.

Не скажите, не всегда так было...
Знаете, вы — как декабристы, страшно далеки от народа. Понимаете, какая штука: вот у Энгельса есть жуткая ошибка. Это, по-моему, Энгельс в письме Кларе Цеткин сказал, что религия — опиум народа. Опиум народа! А опиум для народа приписали позже, чтобы ярче звучало. Так вот, по России он ошибся. У нас мат, неформальная лексика — опиум народа. Потому что с ней легче забыться, легче прийти в себя, легче перестать чувствовать боль от ушиба, если ты грузчик и тебе мешок с камнями свалился на ногу. С ним вообще проще все переживать. Кроме всего прочего, с ним гораздо легче, если тебе лет 14-15, покуривая в подворотне чинарик, который ты подобрал, демонстрировать девушке Лизе, что ты уже половозрелый. Поэтому у русской неформальной лексики очень много назначений и употреблений, и она совершенно естественна. А как интеллигенция матерится! Потому что надо выдохнуть этот пар.

Сейчас мат другой, чем во времена вашей молодости?
Во времена моей молодости все было лучше, и даже неформальная лексика...
Приключения лирического героя
В книге «Пожилые записки» мы прочли, что один из ваших дедушек был большим дамским угодником...
Дедушка был купцом первой гильдии в Волгограде, тогда Царицыне, торговал зерном. Он был ужасный ходок. Согласно маминой версии, он спал с женой одного из крупных чиновников, а тот сказал «жид» даже не про него, а в его присутствии. Дед ему дал пощечину, а тот был очень влиятельный человек... Тетина история романтичнее: дескать, дед начал ухлестывать за женой губернатора, его в течение суток выгнали из города, и он переехал в Мариуполь и разорился. В общем, он был хороший, гулящий такой еврей, настоящий.

Судя по вашим произведениям, вы тоже, не при жене будь сказано, донжуаните…
Ни грамма.

«Это не он донжуанит, это его лирический герой», — заступается за Губермана его жена Татьяна.
«Вот именно, лирический герой. У нас с Татой скоро будет золотая свадьба де-юре. А де-факто уже была. 51 год де-факто, 50 — де-юре», — подхватывает Губерман.

Настоящая декабристка. Когда вас в 1979-м замели, ей пришлось непросто...
Тате было безумно тяжело, но она вела себя потрясающе. Вы знаете, на следующий день или через день после ареста с тещей, Татиной матерью (известной советской писательницей Лидией Либединской. — Прим. Открытого города), встретился кагэбэшник и открытым текстом все сказал — что я получу маленький срок, если семья будет хранить молчание. А Тата выбрала другой путь, подняла шум ужасный и давала интервью американской газете. На следующий день ее дико избили под мамиными окнами в Лаврушинском переулке. Бил мужчина, молча, ни слова не сказав, и очень грамотно.

И после этого Тата замолчала?
Не-ет, наоборот. Хотя мама боялась, но молчать не стали, разве что переехали.

Вы сидели при Брежневе, вы сидели при Андропове, а вышли при Черненко?
Мы пересидели в Сибири трех генсеков, и мы знаем причины их смерти. Сукой буду, век свободы не видать! Теща это придумала. Как приходил очередной генсек, Лидия Борисовна говорила: «Если не выпустит Игоря — сдохнет». А генсек не знал, меня не выпускал и умирал.

В семье вас понимали всегда?
Да. Теща была великий человек. И Тата тоже. После того, как меня уже осудили, дается свидание с родственниками. Пришла Тата с дочкой, а я весь такой зэк зэком, в камере посидел, по фене ботаю, но слезы все равно выступают, когда смотришь на дочку. И Тата мне говорит, что в мою защиту комитет в Америке образовался, еще во Франции, в ПЕН-клуб меня приняли. А я ж зэк, я говорю: «Татик, ну что там ребята просили передать?». У Таты вообще доброе лицо, а тут оно исказилось, и она мне: «А ребята просили передать, шоб ты хоть в лагере язык не распускал!» Мне очень повезло с женой, прошу зафиксировать это.

Она ведь к вам переехала в Сибирь с сыном, когда вас отпустили на вольное поселение?
Знаете, я иногда вспоминаю, как она в 35-градусный мороз между сортиром и избой нашей говорила: «Боже, как я счастлива...» Такое надо понимать...

Ваш брат Давид Губерман был большим ученым, возглавлял научно-производственный центр «Кольская сверхглубокая». Какие у вас с ним были отношения?
Вы знаете, очень хорошие. Он умер три года назад. В каждой еврейской семье должен быть один порядочный человек. У нас это был брат, академик Академии наук, на Кольском полуострове пробурил самую первую в мире глубокую скважину, обогнал американов и немцев. Они, по-моему, до сих пор только до 8 километров добурились, а он там пробурил 12 200.

На его карьере ваша история как-то сказалась?
Его спас секретарь областного комитета партии. Брата уже собирались снимать с должности, но секретарь куда-то позвонил, в ЦК, наверное, и сказал, что ему такой человек нужен, и все было в порядке. Брат был очень советский человек. Это накладывало отпечаток на наши взаимоотношения. Но это нам не мешало дружить и любить друг друга. Он был очень настоящий...

Скажите, вы в тюрьме свои стихи кому-то читали?
Нет, не читал. По причине того, что это было опасно и было просто не перед кем. Вы знаете, в моем лагере сидели в основном преступники, которых было бы достаточно высечь перед домоуправлением. Были и серьезные блатные, были серьезные, с ними я дружил, но с разговоров не затевалось, я для них был фраер. Они относились ко мне с симпатией, иначе не звали бы чифирить и выпивать, но, в общем, я был чужой человек. Был у меня там приятель, замечательный мужик совершенно, шофер бывший. Я ему как-то почитал два-три стишка. Он мне очень хорошо сказал: «Вот я каждое слово в отдельности понимаю, а все вместе — нет». А потом, чтобы я не обижался, он сказал: «Ты не обижайся, но у меня на стихи вообще не стоит». Очень точная формулировка. И больше я ни к кому не приставал со своим творчеством.

Но писать-то вы там все равно писали?
Я там написал много кассационных жалоб для зэков. Ну и «Прогулки вокруг барака». Рукопись на волю вынес вольнонаемный врач, хирург. Положил в мешочек с бумажками и оставил у своего отца в Красноярске. Я потом за ними съездил вместе с Татой...
«Я — Дед Мороз, а Снегурочкой у меня Юлий Ким»
Скажите, сколько у вас уже накопилось «гариков»?
Гариков у меня тысячи, в концерте их штук двести. А выступаю я по памяти. Но дырявой. Поэтому у меня все записано. То есть я кошу глазом, когда что-то забываю, Тата свидетель.

А Тата сколько знает?
Ни одного. Беспамятная жена — большое удобство! Все плохое хорошие жены про тебя помнят, а все хорошее хорошие жены про тебя забывают.

Вы говорите, что стараетесь быть вне политики. Как может сатирик быть вне политики?
А я никакой не сатирик, вы еще скажите, что юморист.

А как вы себя называете?
Я — литератор, стихоложеством занимаюсь.

Хорошая форма извращения, не описанная в уголовном кодексе. То есть вы себя к сатирикам не относите?
Никоим образом, Бог с вами. Сатира — это Салтыков-Щедрин, я даже не знаю, кого еще назвать.

Из современных можете еще кого-нибудь назвать? Григорий Горин был сатириком?
Сатириком? Нет, он чудесный писатель, драматург. Сатирик — это нечто специфическое, я современных даже не назову.

Задорнов — сатирик?
Я хочу сказать, что Задорнов — великий психотерапевт. Вот у человека херово на службе, плохо дома, с деньгами плохо, с детьми, с женой, на работе, он идет на концерт Задорнова и слышит, что все новые русские — говно и мудаки, что все американцы — дураки. И уходит счастливый, потому что все в говне, а он все-таки как-никак на работу ходит и так далее.

А Жванецкий?
Жванецкий — гений, это разные вещи.

Но он — сатирик?
Пожалуй, сатирик. Это литература, правда, устная. Читать Жванецкого очень трудно, но то, что он делает, это виртуозно.

А как вы относитесь к молодому поколению, например, к Диме Быкову?
Дима Быков — огромное литературное явление. Знаете, я спокойно и даже холодно отношусь к его прозе, хотя все читал, к его стихам спокойно отношусь, но у него потрясающие литературные публицистические книги. О литературе он пишет блистательно. Учитель он великий, это же прекрасно. Я уверен, что при его талантах он бы всякую херню с легкостью преподавал, а тут у него столько замечательных имен. Это, безусловно, прекрасно. Орлуша — это не очень интересно, я люблю неформальную лексику, но не в таких количествах, это часто безвкусно, хотя он тоже очень талантливый человек.

В Израиле у вас есть такой круг, с кем вы общаетесь?
В Израиле? Да, и большой. В нашем доме только Новый год уже много лет встречает человек 25. Я — Дед Мороз, а Снегурочкой у меня Юлий Ким, так что мне можно позавидовать. Причем у Таты есть специальный халат, который ему выдают, блондинистый такой парик, и он — чистая блядь из порта. И он еще пишет монолог Снегурочки каждый раз. Так что у нас там большая хорошая компания.

Последние политические события как-то повлияли на ваши отношения с друзьями в России?
Вы имеете в виду крымнаш и Украину? В России у меня никого не осталось, не с кем разойтись, не с кем поругаться. Вот Городницкий есть, но Сашка всегда в разъездах, жена его, Анна Наль, которая нас и познакомила в свое время. Изумительная поэтесса, не хуже Сашки. Так что вот такая штука, для вас это все в будущем, ребята, но вот так пустеет поле...

Игорь Миронович, есть сейчас поэты, которых вы могли бы назвать своими последователями?
Эпигонов дикое количество, графоманы пишут.

А кроме графоманов?
Да все графоманы, и я графоман! Все, кто любит писать, графоманы. Различаются только способностями.

Но все-таки талантливые поэты среди них встречаются?
Появилась очень хорошая поэтесса в России Лидия Заозерская, ее называют «Губерман в юбке». Мне только что ее стихи прислали, один очень хороший: «С тобою вечер провела, теперь смотрю как на дебила: конечно, я бы не дала, но попросить-то можно было?!»

Есть очень интересный мужик в Одессе, Миша Векслер, но… он пьющий.

Можно подумать, вы сами не пьющий...
Я — нет. А он крепко пьющий, что редкость для еврея, так что я не знаю, напишет ли он еще много стихов. Но написал просто замечательные: «Товарищ, верь — придет пора достатка и правопорядка, но до того на наших пятках напишут наши номера». Достойные стихи, согласитесь? А так — «юрики», «марики», «петики» мне шлют непрерывно просто в диких количествах…
«Я домосексуалист»
Переезд в Израиль вам легко дался?
Вы спрашиваете, не было ли у меня депрессии или ностальгии? Ностальгии ни грамма, но все равно было тяжело. В Израиле есть поговорка, что когда переезжаешь в Израиль, ты год обязательно ешь говно, а потом начинаешь посыпать сахаром. Это чисто израильская пословица, но, думаю, подобные есть во всех эмиграциях.

В этот момент в дверях появляется официант с новым блюдом.

— Это нюхать или можно вынуть? — оживляется Губерман. — Давайте сфотографируем! А это что?

— Гребешок в соусе, — молвит официант.

— А это, значит, просто для красоты. Ну, за красоту! Это просто неприлично есть.

— Надобен тост, — вступаем мы. — Вот вы можете назвать самые счастливые годы своей жизни?

— Да, 50 лет, когда я женат! Слышишь, Тата?

У вас нет ощущения, что вы за свою жизнь как будто прожили несколько жизней?
Есть. Желание уехать в Израиль было продиктовано не тем, что я такой антисоветчик, а возможностью прожить другую жизнь. Так мы это и воспринимали, мы ж никакие не сионисты с Татой. Мы в декабре 1979 года подали на отъезд, потому что становилось опасно — они за меня снова брались явно.

Где вы лучше себя чувствуете — в Израиле или в России?
Я домосексуалист, лучше всего чувствую себя дома, в Иерусалиме. Ну, в Москве мне хорошо, в Лаврушинском переулке у Татиной сестры...

Основная часть вашего дня проходит в работе или в праздности?
Бог с вами, посмотрите на меня — в какой работе?

У вас на лице написано, что вы трудоголик…
Знаете, я очень много читаю.

Книги покупаете?
Покупаю, привожу. Присылают. У нас библиотека изумительная в Иерусалиме — думаю, что лучшая не только на Ближнем Востоке. Там-то однозначно, но не хуже, чем рижская. Я беру там книги. В нашей библиотеке много-много тысяч книг. Энтузиастка этого дела приехала с чемоданчиком книг тогда же, когда и мы, 27 лет назад. Сейчас у нас взаимоотношения с Исторической библиотекой, с Ленинской, они присылают книги. Все сделано на энтузиазме, весь Израиль на этом построен. И дай Бог этого Латвии, чтобы появились энтузиасты, пусть даже националисты.

То есть вы день проводите за чтением?
Я много читаю, а каждый вечер смотрю американский боевик — независимо от качества. Еще сплю, естественно, часик-полтора, я даже в лагере спал и в ссылке.

У вас какие-то испанские традиции, сиеста…
Ну да, испанские, нас же оттуда выгнали в пятнадцатом веке, а традиции остались.
Электричка имени Губермана
Мы обнаружили в вашей судьбе балтийский след. Известный поэт Давид Самойлов прописал вас у себя на даче в Пярну, когда у вас после лагеря были с этим проблемы. Это так?
Самойлов очень дружил с моей тещей, Лидией Борисовной Либединской, поэтому он пригрел ее зятя. Но поступок был очень высокий.

Кстати, раз уж мы заговорили о Прибалтике, то я здесь писал диплом. В 1958 году я оканчивал Московский институт инженеров железнодорожного транспорта, и меня послали сюда — на Рижский вагоностроительный завод.

Электрички Рижского вагоностроительного завода долгие годы ходили по всем советским дорогам, и у вас был шанс иметь электричку имени Губермана...
Вообще-то я водил электровоз год после окончания института, правда, «Владимир Ленин». Но у меня есть стишок: «А если мне вдруг повезет на Руси из общего выплыть тумана, то бляди заказывать будут такси на улицу И.Губермана».

Больше вас ничего с Балтией не связывало?
У меня была одна девушка из Таллина. У лирического героя была...

И сюда вы приезжаете только для того, чтобы перевести дыхание от жары?
У меня были стишки, заканчивались славной строчкой: «Как славно жилось бы в Израиле, когда б не жара и евреи». Но, знаете, мы общаемся только с друзьями, ведем замкнутый образ жизни, а сюда приехали исключительно из-за моря.
Российская публика еще слышит слово
Вы часто выступаете в Москве?
Я был в Москве осенью, и сейчас опять буду осенью. Весной я ездил в Швецию, Исландию, Данию и Чехию.

И везде у вас есть слушатели?
Да, там есть русскоязычные. В Исландии оказалось полно русскоязычных гейзеров. Так что все хорошо. Это Господь Бог, по-моему, моих читателей так рассеивал, чтобы я мог везде ездить.

Принимают хорошо?
Изумительно принимают! Но российская публика лучше, потому что она еще слышит слово, и это очень важно. А вот, скажем, в США у них уже американский подход: я заплатил за тебя 50 долларов, а теперь подпрыгни по-другому.

Вы ведь выступаете и в Киеве?
Вам хочется задать мне вопрос про Украину?

Хочется, ведь как можно было ожидать, что между русскими и украинцами разгорится такой конфликт…
Конфликта между русскими и украинцами никакого не было, его раздули и с той и с другой стороны. Будет очень жаль, если на Украине ничего не получится, а все предпосылки к тому, что не получится, есть. По словам моего товарища, там к власти всюду пришли точно такие же люди, как были раньше, и более того, они воруют по тем же схемам. Но дай Бог, чтобы получилось, потому что сам факт этого рывка к свободе уже счастье.

В основном на ваши концерты приходят люди в возрасте?
Моя публика — это те, кого, если вы помните, раньше называли научно-технической интеллигенцией. Им сейчас уже довольно много лет. Они помнят меня еще по Самиздату.
Но в России сейчас ко мне ходит молодежь.

А что молодых манит?
Я думаю, что они приходят посмотреть на заезжего фраера, который «отвязанный», как сейчас говорится, употребляет неформальную лексику и вообще неодобряемый человек. Не думаю, что их привлекают мои божественные стишки.

Вы не задумывались, что им просто по нраву ваш короткий жанр? Ведь вы, по сути, предтеча твиттера.
Твиттера? А что это такое?

Социальная сеть, в которой сообщение от одного человека к другому не может превышать 140 знаков.
Вообще-то задолго до меня был Омар Хайям.

Кстати, правда, что вы когда-то подписывались «Абрам Хайям»?
Полная фигня. Просто был такой замечательный драматург Алексей Файко, может, слышали про его пьесу «Человек с портфелем»? И я как-то ему с большой робостью прочитал свои пять-шесть стишков. И он сказал: «Старик, да ты же Абрам Хайям». Я был счастлив. Видимо, кто-то узнал про эту историю и что-то перепутал. В Википедии так и осталось.
Европу завоюют тихо и спокойно
Вы знаете, самый актуальный вопрос сейчас в Латвии: что делать с беженцами из Сирии, Эритреи, Ливии, Афганистана и т.д., которых правительство решило принять у нас. Пока речь идет о 250 переселенцах/ (Разговор шел до последних решений правительства -- прим. freecity.lv). Но ясно, что этим не ограничится, ведь на Европу накатываются все новые волны. Чего нам ждать?
Вот вам красивый стишок по теме: «Творец готовит нам показ большой смешной беды: Европа встанет на намаз и обнажит зады». Правда же, похоже? Европу завоюют тихо и спокойно… Знаете, уже произошло одно знаменательное событие, на которое никто не обратил внимания. Знаете, в Осло, есть такой центральный район Гронланд, который сильно заселен арабами. Так вот, они только что вышли с предложением, чтобы Гронланд стал особой арабской территорией, никак не связанной с Норвегией и живущей по законам халифата. А дальше цитата: «Потому что мы не хотим жить рядом с такими чудовищами, какими являетесь вы». «А уезжать из Норвегии, мы не хотим, потому что здесь родились, это наша земля», — написано в этом же заявлении. «Воздастся каждому по делам его», как в одной хорошей книге написано.

У вас нет ощущения, что мир сходит с ума?
Вы знаете, есть такая штука. Я про это даже стишок написал, на ваше счастье, я его не помню. Мы всегда говорим, что если Бог кого-то хочет наказать, он его лишает разума. А сейчас, по-моему, Господь готовит опять очень большую бойню и лишает разума целые народы. Все, что Обама делает, ведет к тому, чтобы началась дикая бойня. Вот сегодняшние его договоренности с Ираном — это нечто чудовищное. Возможно, я немножко преувеличиваю, потому что я — израильтянин. Но Израиль будет первым, на кого Иран попытается бросить свою свежеиспеченную благодаря Обаме бомбу. Я хочу, опять же, как израильтянин, сказать, что хер у них что получится, потому что сегодняшняя обороноспособность Израиля в смысле военного хай-тека сумасшедшая. Это предмет гордости! Кстати, Израиль на этом зарабатывает чудовищные деньги, потому что у него все это покупают. Но боюсь, что такое же оборудование покупает и Иран через какую-нибудь третью страну, Швецию, например. Поэтому я думаю, что Господь готовит мир к новой войне…
Хрен моржовый
У вас было когда-нибудь стремление стать богатым?
Никогда.

Но вы были коллекционером...
Я и сейчас коллекционирую живопись, у меня есть даже моржовый хрен.

Это вы тоже относите к живописи?
Нет, я это отношу к произведениям искусства, потому что это сделала природа.

Знаете, в годы перестройки кто только не пытался заняться бизнесом, как же вас это миновало?
Шевеления не было ни разу. У меня потрясающий бизнес — я пишу стишки и зарабатываю на этом деньги. Я на...ваю человечество, как никто!

Так выпьем за то, чтобы можно было заработать литературным трудом!
Не исключено, что жажды заработать иным способом не было, потому что в это время я уже был в Израиле — мы уехали в 1988 году. Так что, может быть, я бы что-нибудь испытал, но тогда снова сел бы, я удачливый. Знаете, мне в Израиле предлагали потрясающую штуку: один мужик купил ресторан и предлагал мне половину акций, без денег, но чтоб я там каждый вечер сидел. Вы бы знали, какие слова мне сказала моя жена, когда про это услышала!

Кстати, ребята, от прочих журналистов вы отличаетесь еще и тем, что не спрашиваете про творческие планы. В награду я вам красивый стишок прочту про творческие планы: «С роскошной концовкой короткой хочу написать я рассказ — Кутузов и Нельсон за водкой беседуют с глазу на глаз».
На этом напитке мы и завершаем интервью. Выходим из ресторана. А где же мэр? Мэра нет. И слава Богу, потому что у охальника Губермана на этот случай наверняка был припасен стишок. Уж больно хорошо «мэр» рифмуется с другим русским словом... 

Татьяна Фаст, Владимир Вигман, "Открытый город

"

Отредактировано zaia (2018-01-05 07:21:27)

34

zaia написал(а):

«Россия — дивная страна с весьма х...вым государством».

Конфликта между русскими и украинцами никакого не было, его раздули и с той и с другой стороны. Будет очень жаль, если на Украине ничего не получится, а все предпосылки к тому, что не получится, есть. По словам моего товарища, там к власти всюду пришли точно такие же люди, как были раньше, и более того, они воруют по тем же схемам. Но дай Бог, чтобы получилось, потому что сам факт этого рывка к свободе уже счастье.

http://uploads.ru/i/A/x/M/AxMZV.gif самое суперское, мои мысли...

Отредактировано йошь (2018-01-05 08:14:18)

35

Кир Булычев
МОЖНО ПОПРОСИТЬ НИНУ?

— Можно попросить Нину? — сказал я.
— Это я, Нина.
— Да? Почему у тебя такой странный голос?
— Странный голос?
— Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?
— Не знаю.
— Может быть, мне не стоило звонить?
— А кто говорит?
— С каких пор ты перестала меня узнавать?
— Кого узнавать?
Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.

— Ну ладно, — сказал я. — Послушай, я звоню тебе почти по делу.
— Наверное, вы все-таки ошиблись номером, — настаивала Нина. — Я вас не знаю.
— Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?
— Ну вот! — Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. — Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.
— Простите, — извинился я и повесил трубку.

Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Крепких, как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что она тысячу лет не была в театре.

Я позвонил Нине.

— Нина? — спросил я.
— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
— 149-40-89.
— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.
— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?
— Арбат — это Г.
— Ничего общего, — пробормотал я. — Извините, Нина.
— Пожалуйста, — сказала Нина. — Я все равно не занята.
— Постараюсь к вам больше не попадать, — пообещал я. — Где-то заклинило. Вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.
— Да, — согласилась Нина.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер 100, когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

— Я вас слушаю, — отозвалась Нина молодым голосом. — Это опять вы, Вадим Николаевич?
— Да, — сказал я. — Видно, наши телефоны соединились намертво. Вы только не сердитесь, не думайте, что я шучу. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
— Конечно, конечно, — быстро согласилась Нина. — Я ни на минутку не подумала. А вы очень спешите, Вадим Николаевич?
— Нет, — ответил я.
— У вас важное дело к Нине?
— Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
— Соскучились?
— Как вам сказать…
— Я понимаю, ревнуете, — предположила Нина.
— Вы смешной человек, — произнес я. — Сколько вам лет, Нина?
— Тринадцать. А вам?
— Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
— И каждый кирпич — это месяц, правда?
— Даже один день может быть кирпичом.
— Да, — вздохнула Нина, — тогда это очень толстая стена. А о чем вы думаете сейчас?
— Трудно ответить. В данную минуту ни о чем. Я же разговариваю с вами.
— А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться, — сказала Нина. — Это было бы очень смешно. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
— Как когда.
— И у Пушкина?
— Не совсем. Мы как-то встречались у «России».
— Где?
— У кинотеатра «Россия».
— Не знаю.
— Ну, на Пушкинской.
— Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
— Не важно, — сказал я.
— Почему?
— Это давно было.
— Когда?
Девочке не хотелось вешать трубку. Почему-то она упорно продолжала разговор.
— Вы одна дома? — спросил я.
— Да. Мама в вечернюю смену. Она медсестра в госпитале. Она на ночь останется. Она могла бы прийти и сегодня, но забыла дома пропуск.
— Ага, — согласился я. — Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
— Вы со мной заговорили как с ребенком.
— Нет, что ты, я говорю с тобой как со взрослой.
— Спасибо. Только сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал. В последний раз я решил позвонить Нине уже часов в одиннадцать, целый час занимал себя пустяками и решил, что, если опять попаду на девочку, повешу трубку сразу.

— Я так и знала, что вы еще раз позвоните, — сказала Нина, подойдя к телефону. — Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно. И читать нечего. И спать еще рано.
— Ладно, — согласился я. — Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
— Сейчас только восемь, — сказала Нина.
— У вас часы отстают, — отозвался я. — Уже двенадцатый час.
Нина засмеялась. Смех у нее был хороший, мягкий.
— Вам так хочется от меня отделаться, что просто ужас, — объяснила она. — Сейчас октябрь, и поэтому стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
— Теперь ваша очередь шутить? — спросил я.
— Нет, я не шучу. У вас не только часы врут, но и календарь врет.
— Почему врет?
— А вы сейчас мне скажете, что у вас вовсе не октябрь, а февраль.
— Нет, декабрь, — ответил я. И почему-то, будто сам себе не поверил, посмотрел на газету, лежавшую рядом, на диване. «Двадцать третье декабря» — было написано под заголовком.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет «до свидания». Но она вдруг спросила:
— А вы ужинали?
— Не помню, — сказал я искренне.
— Значит, не голодный.
— Нет, не голодный.
— А я голодная.
— А что, дома есть нечего?
— Нечего! — подтвердила Нина. — Хоть шаром покати. Смешно, да?
— Даже не знаю, как вам помочь, — сказал я. — И денег нет?
— Есть, но совсем немножко. И все уже закрыто. А потом, что купишь?
— Да, — согласился я, — все закрыто. Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
— У вас есть холодильник?
— Старый, — ответил я. — «Север». Знаете такой?
— Нет, — призналась Нина. — А если найдете, что потом?
— Потом? Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
— А вы далеко живете? Я — на Сивцевом Вражке. Дом 15/25.
— А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
— Опять не знаю. Только это не важно. Вы хорошо придумали, и спасибо вам за это. А что у вас есть в холодильнике? Я просто так спрашиваю, не думайте.
— Если бы я помнил, — пробормотал я. — Сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
— Итак, — сказал я, — открываем холодильник.
— А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
— Конечно, могу. А ваш телефон где стоит?
— В коридоре. Он висит на стенке. И что у вас в холодильнике?
— Значит, так… что тут, в пакете? Это яйца, неинтересно.
— Яйца?
— Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Пока вы ее сварите, совсем проголодаетесь. И мама придет с работы. Лучше мы возьмем колбасы. Или нет, нашел марокканские сардины, шестьдесят копеек банка. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
— Да, — ответила Нина совсем тихо. — Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
— Это еще почему? В самом деле так проголодались?
— Нет, вы же знаете.
— Что я знаю?
— Знаете, — настаивала Нина. Потом помолчала и добавила: — Ну и пусть! Скажите, а у вас есть красная икра?
— Нет, — признался я. — Зато есть филе палтуса.
— Не надо, хватит, — сказала Нина твердо. — Давайте отвлечемся. Я же все поняла.
— Что поняла?
— Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
— Из окна? Дома, копировальная фабрика. Как раз сейчас, полдвенадцатого, смена кончается. И много девушек выходит из проходной. И еще виден «Мосфильм». И пожарная команда. И железная дорога. Вот по ней сейчас идет электричка.
— И вы все видите?
— Электричка, правда, далеко идет. Видна только цепочка огоньков, окон!
— Вот вы и врете!
— Нельзя так со старшими разговаривать, — отозвался я. — Я не могу врать. Я могу ошибаться. Так в чем же я ошибся?
— Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
— Что же она, невидимая, что ли?
— Нет, она видимая, только окна светиться не могут. Да вы вообще из окна не выглядывали.
— Почему? Я стою перед самым окном.
— А у вас в кухне свет горит?
— Конечно, а как же я в темноте в холодильник бы лазил. У меня в нем перегорела лампочка.
— Вот, видите, я вас уже в третий раз поймала.
— Нина, милая, объясни мне, на чем ты меня поймала.
— Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет. Правильно?
— Неправильно. Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
— Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
— Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток… Я не об этом.
— И я не об этом… Постойте, а вы инвалид?
— К счастью, все у меня на месте.
— У вас бронь?
— Какая бронь?
— А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

— На каком я должен быть фронте, Нина?
— На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. Я серьезно говорю, я не шучу. А то вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
— Не вру, — признался я. — И никакого фронта нет. Может быть, и в самом деле мне подъехать к вам?
— Так я в самом деле не шучу! — почти крикнула Нина. — И вы перестаньте. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Вы меня простите. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду.
— Честное слово, девочка, я говорю правду, — сказал я.
— Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. Только коптилка. Сегодня электричества нет. И мне одной сидеть ой как не хочется. Я все теплые вещи на себя накутала.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
— Вы почему не на фронте?
— На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
— Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами — то, что было со мной, но много лет, тридцать или больше лет назад. Когда мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла «буржуйка». И я сижу на диване, подобрав ноги. И горит свечка, или это была керосиновая лампа? И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах, хотя я тогда не думал о курице…

— Вы почему замолчали? — спросила Нина. — Вы лучше говорите.
— Нина, — сказал я, — какой сейчас год?
— Сорок второй, — ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра «Россия». И номер телефона у нее только из шести цифр. И затемнение…

— Ты не ошибаешься? — спросил я.
— Нет, — стояла на своем Нина.

Она верила в то, что говорила. Может, голос обманул меня? Может, ей не тринадцать лет? Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

— Послушайте, — сказал я спокойно, — не вешайте трубку. Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
— Нет, — сказала Нина.
— Теперь знайте. Сейчас двенадцатый час… Ну как вам объяснить?
— Ладно, — сказала Нина покорно. — Я тоже знаю, что вы не привезете мне курицу. Мне надо было догадаться, что французских кур не бывает.
— Почему?
— Во Франции немцы.
— Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
— Как так? Кто их пускает?
— А почему не пускать?
— Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы, наверное, просто вредитель или шпион?
— Нет, я работаю в СЭВе, в Совете Экономической Взаимопомощи. Занимаюсь венграми.
— Вот и опять врете! В Венгрии фашисты.
— Венгры давным-давно прогнали своих фашистов. Венгрия — социалистическая республика.
— Ой, а я уж боялась, что вы и в самом деле вредитель. А вы все-таки все выдумываете. Нет, не возражайте. Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста. И извините меня, что я так с вами грубо разговаривала. Я просто не поняла.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера. И еще узнать, где я потерял хлебную карточку за октябрь. И сказал:
— Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
— Не может быть! Очень долго ждать.
— Слушай, Нина, и не перебивай. Я знаю лучше. И Берлин мы возьмем второго мая. Даже будет такая медаль — «За взятие Берлина». А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор имперской канцелярии, и обольют бензином, и сожгут.

Я рассказывал это не Нине. Я рассказывал это себе. И я послушно повторял факты, если Нина не верила или не понимала сразу, возвращался, когда она просила пояснить что-нибудь, и чуть было не потерял вновь ее доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине и о новом Арбате. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. И даже вспомнил, когда наши перейдут границу с Пруссией. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял, и до конца месяца им с матерью придется жить на одну карточку — рабочую карточку, потому что Вадик посеял свою где-то во дворе, и только через пятнадцать лет он вдруг вспомнит, как это было, и будет снова расстраиваться, потому что карточку можно было найти даже через неделю; она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол. И я сказал, уже потом, когда Нина устала слушать то, что полагала хорошей сказкой:
— Ты знаешь Петровку?
— Знаю, — сказала Нина. — А ее не переименуют?
— Нет. Так вот…
Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И если это октябрь сорок второго года, середина месяца, то в подвале, вернее всего, лежит хлебная карточка. Мы там, во дворе играли в футбол, и я эту карточку потерял.

— Какой ужас! — сказала Нина. — Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся, — мы были вне времени, ближе к ее сорок второму году.

— Я не могу найти карточку, — объяснил я. — Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт. В крайнем случае скажешь, что карточку обронила ты.

И в этот момент нас разъединили.

Нины не было. Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
— Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.
— Вы ошиблись номером, — ответил я.
— Извините, — сказал женский голос равнодушно.

И были короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха…

— Да, — сказал голос Нины. Другой Нины.
— Это вы? — спросил я.
— А, это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
— Извини, — сказал я. — Мне другая Нина нужна.
— Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

— Ты с ума сошел? — спросила Нина. — Ты пил?
— Извини, — сказал я и снова бросил трубку.

Теперь звонить было бесполезно. Звонок из Орджоникидзе все вернул на свои места. А какой у нее настоящий телефон? Арбат — три, нет, Арбат — один — тридцать два — тринадцать… Нет, сорок…

Взрослая Нина позвонила мне сама.

— Я весь вечер сидела дома, — сказала она. — Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
— Наверное, — согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
— Какая еще другая Нина? — спросила она. — Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
— Спокойной ночи, Ниночка, — сказал я. — Завтра все объясню.

…Самое интересное, что у этой странной истории был не менее странный конец. На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Я три года обещал это сделать, а тут приехал сам. Я знаю, что мама ничего не выкидывает. Из того, что, как ей кажется, может пригодиться. Я копался часа полтора в старых журналах, учебниках, разрозненных томах приложений к «Ниве». Книги были не пыльными, но пахли старой, теплой пылью. Наконец я отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга распухла от вложенных в нее записок и заложенных бумажками страниц, углы которых были обтрепаны и замусолены. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть, — если б не разговор с Ниной, так бы никогда и не вспомнил о ее существовании. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.
Четыре первые цифры известны. Г-1-32… И еще я знал, что телефон, если никто из нас не притворялся, если надо мной не подшутили, стоял в переулке Сивцев Вражек, в доме 15/25. Никаких шансов найти телефон не было. Я уселся с книгой в коридоре, вытащив из ванной табуретку. Мама ничего не поняла, улыбнулась только, проходя мимо, и сказала:
— Ты всегда так. Начинаешь разбирать книги, зачитываешься через десять минут, и уборке конец.
Она не заметила, что я читаю телефонную книгу.

Я нашел этот телефон. Двадцать лет назад он стоял в той же квартире, что и в сорок втором году. И записан был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь? Но мне повезло в домоуправлении. Старенькая бухгалтерша помнила Фроловых, с ее помощью я узнал все, что требовалось, через адресный стол.

Уже стемнело. По новому району среди одинаковых панельных башен гуляла поземка. В стандартном двухэтажном магазине продавали французских кур в покрытых инеем прозрачных пакетах. У меня появился соблазн купить курицу и принести ее, как обещал, хоть и с тридцатилетним опозданием. Но я хорошо сделал, что не купил ее. В квартире никого не было. И по тому, как гулко разносился звонок, мне показалось, что здесь люди не живут. Уехали.

Я хотел было уйти, но потом, раз уж забрался так далеко, позвонил в дверь рядом.
— Скажите, Фролова Нина Сергеевна — ваша соседка?
Парень в майке, с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
— Они уехали.
— Куда?
— Месяц как уехали на Север. До весны не вернутся. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице. И думал, что в Москве, вполне вероятно, живет не одна Нина Сергеевна Фролова 1930 года рождения.
И тут дверь сзади снова растворилась.

— Погодите, — сказал тот же парень. — Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

— А вы кем ей будете?
— Так просто. — ответил я. — Знакомый.
— Не Вадим Николаевич?
— Вадим Николаевич.
— Ну вот, — обрадовалась женщина, — чуть было вас не упустила. Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. И записку на дверь приколола. Только записку, наверное, ребята сорвали. Месяц уже прошел. Она сказала, что вы в декабре придете. И даже сказала, что постарается вернуться, но далеко-то как…

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви. Наверное, она и Нину пытала: кто он тебе? И Нина тоже сказала ей: «Просто знакомый».

Женщина выдержала паузу, достала письмо из кармана халата.

«Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать…»

36

йошь
я детям читала... в прошлом году. очень  понравился

37

Обожаю рассказы и зарисовки Владимира Елистратова

Сижу, принимаю экзамен. Непростое это дело – принимать экзамен. Особенно – у девушек

Сижу, принимаю экзамен. По всемирной литературе.

Непростое это дело – принимать экзамен. Особенно – у девушек. Заходит, цыпа. Уже в третий раз видимся. В первый раз она спутала Гомера с Гегелем, во второй — Дон Кихота с Дон Жуаном.

Да ещё для догону назвала всё это Дом Периньоном. Это шампанское такое.

Вот пришла опять. В последний раз.

Дальше — отчисление. Сидит. Даже не знаю, как её и назвать. «Девушка-ночь»? «Девушка-осень»? Нет, не то. Тут другое. Что-то вроде «Девушка-раннее утро после напряженных б…к».

Или «Девушка-перманентный бодун». Прошу, конечно, прощения. Но девушке явно плохо. Причем от всего сразу.

Сидит. В полной экипировке. Декольте до пупка. Верх юбки-мини там, где в наши времена, помню, она заканчивалась.

Где, так сказать, «содержимое» – загадка. Дальше – долгие, задумчивые ноги, уходящие вдаль, как два автобана. Левый автобан – на правом. Глаза непроспавшейся лани.

Дух чуть увядшей сирени, настоенной на спирту.
— Что, — говорю,

— не выспались?
— Нет, не выспалась, — отвечает лань чуть надтреснувшим, но пока ещё мелодичным баритоном. — Учили, небось, всю ночь?
— Ага, м… Учила, — улыбается. Что-то, видно, приятное вспомнила. Из выученного. У неё после некоторых слов – характерное подмыкивание.

«Я, м…» «Пошёл ты, м…» И т.п. Как у сантехников.
— Ну, хорошо, раз учили. Что у вас тут в билете?

Глядит в билет, как в результат теста на беременность:

— СтЕндаль, м… Жизнь и творчество.

— СтендАль. Он всё-таки француз. А вы во французской группе учитесь. Французский три года учите. Ударение во французском всегда на последнем слоге. — Я в курсАх. — Это хорошо. Что «в курсАх».

Читали? — Что?

— То самое. О чем вы «в курсах»…

— СтендалЯ-то?

— СтендАля. — Вы же, типа, сами сказали: ударение по ходу на последнем слоге, – обиделась девушка.

Я немного, честно говоря, тоже:

— Ну так что ж теперь:

« в ПарижЕ» говорить? Жмет лань своими нагими плечами. Качает автобаном в шпильке. Перекладывает гордо правый автобан на левый. Дескать: мне – лично по барабану. Так сказать, монопенисуально.

— Ну, читали? — Читала, м…

— Что читали… «м»? Сильно подумав и с нотой неуверенности:

— СтендАля.

— А что именно-то?

Молчит. Потеребив пирсинг в районе левого паха: — Забыла я. Прям всё из башки, блин, вылетело. Волнуюсь я очень.

— А вы не волнуйтесь и не ругайтесь, пожалуйста.

Роман у него есть такой… Ну, вспоминайте, вспоминайте…

«Красное…» И … И… С надеждой: — И белое?! — Нет, не белое. И не портвейн с текилой. Этот роман, девушка, не про выпивку. Он немного про другое.+ С неожиданной ненавистью:

— Тьфу ты, блин! А про что ж? пишут, м… пишут… А я сдавай. Извините… Про что же он может быть-то, м?..

— Это я вас хочу спросить, про что роман. И насчет блинов и «тьфу» вы это… полегче. — Сори. Это я с недосыпу.

«Ага, — думаю, — и с пере…бу в лошадиных порциях». Вздыхает лань. Смотрит в окно. — Ну так, вспомнили, про что «Красное и черное»?

— Про любовь, что ль?.. (С лёгким недоверием).

— Ну… в общем… и про неё тоже.

С жаром:

— Вот видите! Читала я. Только по ходу забыла. Волнуюсь я. Помню, что он её там хочет как бы того, а она, м…, короче ему не это… по типу того что-то. — Хорошо вы пересказали роман. Сочно.

Он «её типа как бы того, а она ему не это».

— А хули, всё по реалу! – вдруг вырвалось у девушки.

– Как в жизни! А то развели тут… гламур на трёх вокзалах… Сори! Это я от усталости. — Ладно, — говорю. – Раз вы настолько устали, что на мат перешли…

Давайте так: вы вообще что-нибудь из литературы читали? Не обязательно французской, не обязательно Стендаля.

Вообще, может быть у вас есть какие-нибудь любимые авторы, книги… Можно японские, можно монгольские… Чтоб мне вам зачет хоть на третий раз поставить. И чтоб вас не отчислили. Ну, хоть что-нибудь вы знаете? На тройку с пятью минусами. Лань заволновалась.

— Я люблю этого… как его… на «шэ» — На «ша»?

— Ага. Прям обожаю. Как же его, блин?.. — Шиллер? — Да нет. (С раздражением). — Шекспир? — Нет, Шекспир – это про негра-киллера… — Про негра-киллера? Шекспир? Хм… — Ну… Он ещё свою Машку порешил.

Зовут её как-то длинно, типа «дезодоранта»…

— А! В смысле – «Отелло»… Дезде… — Ну… А этот другой, длинный. На «шэ». И на «Крюггера» похож. — На «ша» и на «Крюггера» похож…

Хм… Он кто, немец, англичанин?.. — А х… Пардон. Не помню… О! Вспомнила, м… Шопенгауэр! Респективно пишет… Не хуже Мураками. Шопенгауэра я уважаю. — И что ж вы любите у Шопенгауэра?

— Да не помню я. Помню, что я его люблю. А за что люблю – не помню. — Это бывает. Причем довольно часто. То есть почти всегда. Ну а он вообще что писал-то? Пьесы, стихи, романы?..

После долгой задумчивости:

-Он что-то типа вальсов писал. — Вальсов? Может вы его с Шопеном спутали? Хотя и Шопен насчет вальсов тоже не совсем… Ну да ладно…

— Тьфу ты, б…!.. Что ж мне сегодня так не везет-то!..

Как колобку на киче, м… — Девушка, вы меня уже сегодня раз десять уматерили. Вы что, без мата совсем не можете?

— Могу. Только у меня срывается. От недосыпу. А так я готовилась. Книжки разные читала… По реалу читала, честно… Не верите? Я вздохнул. Взял зачетку. Полистал. Ещё раз вздохнул. И поставил зачет.

Говорю: «Следующий».

— Спасибо, — говорит.

– Спасибо вам огромное, м…

— Не за что, ё… И ушла. За дверью слышу:

— Ну как?!.. — Зачет, м… Коллективный девичий визг радости. Потом громкий баритон: — Он мне:

«Говори, сука, про СтендалЯ». Ну я ему и давай вправлять клоуна… Тыр-пыр… Х…ё-мыё, бараньи яйца…

А он мне: «Ты вообще-то чего-нибудь знаешь, типа, килька мокрозадая?..» Коллективное «гы-гы-гы!»

— Я говорю: читала… А как же! Не дурнее хубыбубы, м… Только, типа, не помню нихрена. От недосыпу.

Он лыбится, как пидор на вазелин…

По типу: знаем мы ваши недосыпы, точилки ракообразные… «Гы-гы-гы!..» — Хрен, говорит, с тобой. Живи, кабанчик.

Иди, говорит, отсюда и больше не матерись. И зачет поставил. Теперь не отчислят. Если бы, м…, не поставил – всё, кирдык хомячку…

Ладно, пойду харю мять. Устала, как талиб на лесоповале… А ты иди, Светок. Не бойся. Он сегодня добрый.

Он сто пудов зачет поставит. И я поставил. Хотя «Светок» и сказала, что великое произведение древнерусской литературы называется «Слово о палке Игоря». Ну, прорвалось подсознание…

У всех бывает. От недосыпу-то.

Поставил я ей зачёт. Куда ж деваться. Я ведь добрый. Господи, прости мою душу грешную!

© Елистратов Владимир.

38

http://uploads.ru/i/A/e/I/AeICE.gif

39

Не совсем для этой темы, но совершенно не представляю, где таким поделиться))) Прочитав все, что здесь написано, сожгла я все свои рукописи и незаконченные тома, потому как поняла -  в чем то да облажаюсь. Столько всяких правил... http://s1.uplds.ru/i/AF6Bd.gif

Правила русского языка

Коллективное творчество посетителей Узла МОзгового ПИТания

1.Подлежащее, оно не нуждается в уточнении местоимением.
2. Тире между подлежащим и сказуемым – не ставится.
3. Помните о том, что в большинстве случаев связку "о том" можно исключить.
4.Кое-кто стали забывать правила согласования главных членов предложения.

Если хочете использовать глагол, то спрягать его нужно правильно, а не как того захотит автор.

Страдательный залог обычно должен быть избегаем.

Не забывайте про букву "ё", иначе не различить падеж и падеж, небо и небо, осел и осел, совершенный и совершенный, все и все.

Кто не чёкнутый и не из чящи вышол, правильно пишет гласные после шыпящих.

Небезинтересно было бы взымать штраф с безолаберных за неверное написание гласных после приставок.

Кто не знает, в каких словах пишется буква э, тот в русском языке ни бэ ни мэ.

Блестните неповерхносным чуством языка при написании непроизносимых согластных.

Надо придти к пониманию, что пишется только "прийти".

Пообтершись в корридорах оффисов, в будующем мы станем сведующими и прийдём к тому, что в наших текстах будет учавствовать всё меньшее колличество лишних букв.

Где пишутся сдвоеные согласные, а где они обосновано не сдвоенны – проблемма не колличественая, а качественая.

Милостевые государи, надо знать исключения из правил написания гласных в суффиксах.

Мягкий знак в неопределённой форме глагола должен определятся по наличию его в вопросе к глаголу, что иногда забываеться.

Не следует пытаться не избегать двойных отрицаний.

Не ставьте два "не" подряд, если это не необходимо.

У слова "нет" нету форм изменения.

Коллеги обращения надо как-то выделять.

В репликах тезисах наездах ставьте запятые при перечислении.

Которые являются придаточными предложениями, составлять надо правильно.

Без пол-литровки пол России не поймёт как пишутся сложные имена-существительные.

Мы хотим отметить, что менять лицо, от имени которого ведётся изложение, автор этих строк не рекомендует.

Заканчивать предложение местоимением – дурной стиль, не для этого оно.

Тех, кто заканчивает предложение предлогом, посылайте на. Не грубости ради, но порядка для.

Не сокращ.!

Проверяйте в тексте пропущенных и лишних слов в тексте.

Что касается незаконченных предложений.

Если неполные конструкции, – плохо.

Никакой самовлюблённый Банк, его Президент и Председатель Совета Директоров не пишутся с заглавной буквы.

Только издательство Русский Язык всегда правильно выделяет названия кавычками, а не заглавными буквами.

Правило гласит, что "косвенная речь в кавычки не берётся".

Корректор скажет нам своё "извините" и уберёт кавычки со скрытой цитаты.

Мудрое правило резонно призывает: "... не применять ... многоточие внутри ... цитат".

Не стройте загадок из многоточия в конце исчерпывающего предложения...

Одного восклицательного знака вполне достаточно!!!

НИКОГДА не выделяйте слова. Человек, читающий текст с выделениями, чувствует, что его собственному пониманию смысла  н е   д о в е р я ю т.

Используйте параллельные конструкции не только для уточнения, но и прояснять.

Правиряйте по словарю напесание слов.

Числительные до 10-ти включительно лучше писать прописью.

Склонять числительные можно сто двадцать пятью способами, но только один из них правильный.

Информации о погодах, результаты трудов, анализы зарплат и прочие непредметные понятия следует ставить в единственных числах.

Задействуйте слова в предназначении, истинно отвечающем осмысленности.

Неделите не делимое и не соединяйте разно-родное, а кое что пишите через дефис.

Метафора – как кость в горле, и лучше её выполоть.

Штампам не должно быть места на страницах ваших произведений!

Сравнения настолько же нехороши, как и штампы.

Неуместная аналогия в тексте выглядит как шуба, заправленная в трусы.

Сдержанность изложения – всегда абсолютно самый лучший способ подачи потрясающих идей.

Преувеличение в миллион раз хуже преуменьшения.

Не применяйте длинные слова там, где можно применить непродолжительнозвучащие.

Сюсюканье – фу, бяка. Оставьте его лялечкам, а не большим дяденькам.

Будьте более или менее конкретны.

Как учил Эмерсон: "Не цитируйте. Сообщайте собственные мысли".

Кому нужны риторические вопросы?

Слов порядок речи стиля не меняет?

Вотще уповать на архаизмы, дабы в грамоте споспешествовать пониманию оной, ибо язык наш зело переменам доднесь подвластен.

Сознательно сопротивляйся соблазну сохранить созвучие.

Нечаянно возникший стих собьёт настрой читателей твоих.

Стих, где рифма на глаголах строится, самым первым на помойку просится.

По жизни усекай насчёт своего базара: хочешь неслабо выступить, – завязывай в натуре с жаргоном.

В ж. табуизмы. Выжимай из себя эвфемизмы.

Это тебе, автор, (нельзя прерывать повествование в неожиданном месте) понятно о чём пойдёт дальше речь, но пожалей людей, не вынуждай перечитывать.

Уточнения в скобках (хоть и существенные) бывают (обычно) излишними.

Повторно повторять всё повторяющиеся однокоренные слова – это тавтология – лишнее излишество.

Если хочешь быть правильно понятым, не используй foreign language и варваризмы. Ферштейн?

Ради презентативности будь креативным промоутером исконно русских синонимов на топовые позиции рейтинга преференций.

Позаботься о благозвучии фразы, у тебя ж опыта больше.

Когда у журналистов самолёт взлетел на воздух, примчались кареты скорой помощи и все ищут чёрный ящик, надо понимать, что самолёт взорвался, приехали машины медпомощи и разыскивается оранжевый шар.

Книгачей, чясто безо-всякех правел, и учонности, чюствуит что чтото нетак.

Нудные дополнения:

У строгой завучи все знают правила склонения имён существительных общего рода и исключения из них.

Проверяйте род обеих существительных для корректного написания собирательных местоимений в обоих формах.

Иногда, если прямое дополнение не заменит страдательный залог, останется смысловая неопределённость.

Молодёж, кто не дремучь, род существительного и краткость прилагательного - ключь к пониманию необходимости мягкого знака после шипящей в конце слова.

Если ужь невтерпёжь похвастать знанием правописания мягкого знака в конце наречий после шипящих, изучите исключения.

Ещо не во всех наречиях после шипящих под ударением пишется "о".

Не редко не сдобровать тому, кто ниразу правильно ни напишет "не" и "ни" с глаголами и наречиями.

Не гоже безразбору впику правилам валить в месте внавал правописание наречий и выражений, на них похожих.

Нехудший вариант - запомнить не исчислимый список прилагательных, имеющих один вариант написания с "не".

В вопросительных предложениях, где отрицание логически подчеркивается, "не" пишется отдельно, неправда ли? Или это не правда?

Применяя деепричастный оборот всегда выделяйте его запятыми.

Играючи, отличают знатоки деепричастный оборот от наречия, в которое он перешёл.

Причастный оборот стоящий после определяемого слова выделяется запятыми.

Стоящий до определяемого слова, причастный оборот не выделяется запятыми.

Оторванный от определяемого слова выделяется запятыми причастный оборот.

Применяя неоднородное, сочетающееся с причастным оборотом, определение, после оборота запятую не ставьте.

Всё, объединённое обобщающими словами, разделяйте запятыми: однородные определения и неоднородные.

Как обособленное приложение, этот оборот, присоединяемый союзом как, не выделяется запятой.

Вводную конструкцию конечно же выделяйте запятыми.

Притом, некоторые слова, буквально, очень похожие на вводные, как раз, никогда не выделяйте запятыми.

Ох, они, грамотеи, разделяющие запятой цельные сочетания междометия.

Над правильной пунктуацией во фразеологизмах нам всем ещё работать, не покладая рук.

Следует в течении одной секунды определяться в отношение отличия предлога от существительного.

Часто ошибки от того, что не понятно: нето это союз, нето предлог с местоимением.

Ответ отрицательный на вопрос о том, ставится ли вопросительный знак в предложении с вопросительной косвенной речью?

Всёж-таки хорошобы изучить раздельное и дефисное написание частиц.

Ставьте правильные чёрточки-тире длинное, с пробелами, а дефис чуть — чуть покороче, без пробелов.

Удобочитаемость нарушается порой пишущим неправильным выбором формы дополнения.

По нашему глубокому убеждению, мы полагаем, что автор, когда он пишет текст, определённо не должен приобретать дурную привычку, заключающуюся в том, чтобы использовать чересчур много ненужных слов, которые в действительности совершенно не являются необходимыми для того, чтобы выразить свою мысль.

Вдохновляющие источники:
libelli.narod.ru/humour/trigg.html,
wwwruf.rice.edu/~bioslabs/tools/report/wrules.html

40

Как учил мастер один, правила для того, нарушать их чтобы...


Вы здесь » Унесённые ветром » Литература » Маленькая литература (рассказы)