По утрам нас окружают чудовища. Всюду

Наших женщин с утра лучше не трогать. Женщина с утра страшей, чем Бабайка.  Есть у меня знакомая семейная пара. Симпатичная, интеллигентная. Однажды мыла интеллигентная жена утром посуду. Вошел интеллигентный муж, спросил - почему вчера не помыла? Жена взяла и грохнула тарелку об плиточный пол. Дзынь-ля-ля! Осколками чуть не изрешетило кошку. Муж подпрыгнул: "Сбрендила?" А жена - раз! – другую тарелку. Диалог продолжался примерно еще три тарелки, пока муж не удалился трусливо.

Наша женщина с утра ненавидит мужа. Любовника тоже ненавидит. Бодрого телеведущего ненавидит. Ей противен интерьер родной квартиры. Пейзаж за окном ее бесит. Она входит в ванну – там совсем гнусь. Включает воду: твари, почему такая горячая? Смотрится в зеркало... ну тут выражения непечатные.

А дети? Славные озорники, с которыми намедни она так весело играла в кукольный театр за старым пледом? Нет, теперь это враги. Хуже мужа, хотя куда хуже? Они, гаденыши, не могут ботинки зашнуровать. А уже 15 минут до первого звонка! "Маааам, я не могуууу..." Она яростно хватает их за шиворот и выносит во двор. Шнурки болтаются, дети пищат. "Заткнитесь!" – кричит она так, что вороны падают замертво с черных кленов.

Утром по нашим улицам свирепые женщины тянут рыдающих детей, как в газовую камеру. Если бы модный документалист Виталий Манский просто снял штук пять таких утренних сюжетов - мама, дети, шнурки – Ларс фон Триер  повесился бы от зависти. Ну и обеспечены вторые призы всех кинофестивалей. Почему вторые? Слишком натуралистично, жестоко, нельзя так.

Кошмарны по утрам наши женщины, граждане. Не попадайтесь им на пути.

На днях пишу одной давней подружке. Она вообще живет на Лазурке, у нее муж – красавчик, спортсмен, бонвиван. Пишу с утра – что немаловажно для сюжета. Задаю какой-то простой вопрос. Она отвечает: "Отстань". Я опять, с шутками-прибаутками. Подружка кидает в меня чугунным ядром: "Меня нельзя с утра трогать!"

А у нее, напомню, перед глазами не постылый пейзаж района Коптево с магазином "Авоська" и гремящим трамваем №27 – у нее там море смеется, как написал бы пошляк Горький. Яхты плывут. И рядом муж, плечистый муж, со стаканом апельсинового сока. Но ей тошно с утра. Ой, бабоньки, тошно! На душе словно Ваенга скребет.

Мужчины? О, наших мужчин лучше с утра не видеть. Это не люди, это дребезжащие монстры. Сдать бы в утиль, раздавить прессом, но они же юркие, гады. Их с утра не радует все мироздание. Солнце в пятнах, страна погибает, "Спартак" проиграл, у власти ворюги, машина ржавеет, от соседей несет тухлой рыбой. Но это полбеды. На кухне шуршит ненавистная тетка – жена. Она вчера притворилась уставшей, не помыла посуду. "Из-за таких как ты и страна погибает!" – произносит муж обвинение. Он видит проблему глобально, во всем охвате – от раковины до Курильских островов. Всему виною жена и посуда. Дальше ход нашей пьесы известен.

Нет, с утра супругам нельзя видеться. Детям лучше прятаться от родителей. Все в укрытие!

Думаю, наш свежий национальный кумир – Иоанн Грозный – как-то утром глянул в окно. Прохрипел: "Зело мерзостно!" Развернулся – и хрясть по башке своего сына. Вот и весь сюжет. Тут же еще человек сорок казнил: надо же как-то бороться с депрессией по утрам.

Кстати, я изобрел однажды прекрасный гуманный способ. Еще когда был  в браке. Молча шел в парк, бегать. Чем не спасение от утренней чумы? Блестящий выход: деревья, белочки, воздух. Но когда я бегаю, я думаю. Я же мужчина, мыслитель. О чем думаю? О главном. "Интересно, помыла ли она посуду, а? Наверняка не помыла! А соковыжималку? Она думает – я это буду делать? Зараза такая. А вот эти туфли купила... Дурацкие туфли – и за такие деньги. Я сдохнуть должен, зарабатывая на эту хреновину? И еще обманула с ценой. Округлила как всегда – в меньшую сторону! Я сейчас ей, блин, скажу. Я же чек проверил, у меня не забалуешься, дрянь такая!"

Возвращался домой: свежий, румяный, злой. А она тоже готовилась. Чистила зубы и готовилась. У нее, наверно, была особая паста – с вытяжкой из желез паучихи Черной вдовы. Чтобы ядовитыми зубами впиться потом в мое нежное горло. И начиналась последняя битва. Наш кухонный Сталинград. Ни шагу назад. Умрем, не сдадимся. Два бойца.

Потом оглянулись – руины. Ничего нет – ни любви, ни семьи, ни посуды.

Мы в России рекордсмены по числу разводов. Думаю, если бы все писали правду – каждое второе заявление указывало бы причину: "Мы не пережили еще одно утро".

И вокруг – сплошные чудовища. С юности люблю рассматривать лица в метро. Войдешь с утра в вагон на станции, скажем, "Текстильщики" – и трепещешь. Холст, масло, Босх. Наши славные лица по утрам – галерея маньяков и мизантропов. Когда был молод – хотелось крикнуть: "Что с вами, люди? Смотрите, какое утро!" Сейчас лишь хочу пробубнить: "Отодвинься, тетка, подальше со своей, блин, Донцовой!" Что думает про меня эта тетка – Берии даже не снилось.

...Но хватит гадостей. Есть, есть у нас и счастливцы, что скрывать? Даже самым хмурым утром мы их найдем. Они пораньше взяли пивка, сели на лавочку, хлебнули. И улыбаются. Они никуда не спешат, у них Лазурка в душе. Доброе утро, счастливые люди!